Он и без доклада начальника штаба знал, что у него потерь мало, а успех колоссальный. Рейд принес победу не только корпусу, но и всей армии. Правый фланг армии отбросил противника вдоль центральной магистрали к Волоколамску. Немцы бегут всюду, сотнями теряют танки, тысячами автомашины, десятками тысяч - людей. Вся немецкая техника вязнет в снегах Подмосковья.
Люди готовятся совершать большие и ответственные дела. Комиссар Шубин и политический отдел всюду проводят короткие беседы с бойцами и командирами. Закаленные в боях за Родину люди сотнями вступают в партию, в комсомол; обо всем этом Лев Михайлович говорил секретарю райкома партии Михайлову.
- Весь советский народ поднялся на борьбу с фашистами, - продолжал он. - Вы понимаете, товарищ Михайлов, когда я увидел партизан - а я вижу партизан не впервые, они мне помогали еще в августовском рейде, - у меня восторг в душе поднялся, гордость, за весь народ. А теперь я колочу фашистов в порядке соревнования...
- С кем же вы соревнуетесь, товарищ генерал? - удивленно спросил Михайлов.
- С дочкой своей и с сыном. - Лев Михайлович тепло улыбнулся и, достав из кармана письмо, протянул его Михайлову. - Они взяли обязательство на "отлично" учиться, а я обещал отлично воевать. Вот получил письмо, шлют отметки за первую четверть. Выполняют. Ну, и я не отстаю...
- Должен вам сказать, Лев Михайлович, что у вас дела идут действительно отлично. Как вы так быстро могли продвинуться по нашим лесам и болотам?
- Трудновато пришлось, - согласился Доватор. - Да и впереди на легкую победу не рассчитываю.
Он встал, прошелся до порога комнаты, вернулся обратно и, остановившись против Михайлова, сказал:
- Мы скоро выступаем. Противник бежит и во что бы то ни стало хочет сохранить силы. В лесах бродит много немецких солдат. Нам с ними возиться некогда. Надеюсь, что вы их сами выловите. Все захваченные у немцев трофеи, которые они награбили по деревням, я прошу вас раздать населению. Великое сейчас страдание переносит наш народ, но тем величественнее его слава быть передовым, самым революционным народом мира. Мы, коммунисты, ведем народ по этому славному пути. Великая нам выпала честь.
- Великая честь, Лев Михайлович, - пожимая Доватору руку, с сердечной проникновенностью ответил Михайлов.
Медленно угасал холодный декабрьский день...
Из разведки вернулся Кушнарев и сообщил, что по Рузскому большаку в направлении Осташево - Волоколамск отступают крупные части противника. На дорогах скопилось много техники. Наша авиация штурмует растянувшиеся немецкие колонны.
- Молодцы наши летчики! Мы им скоро поможем!
Доватор сел за стол и, радостно потирая стынувшие в нетопленной избе руки, стал диктовать боевой приказ. От Сафонихи он круто поворачивал корпус на юго-запад и, прочертив на карте крутую дугу, коротко сказал Карпенкову:
- Перехватить большак вот здесь, - и поставил карандашом крест западнее деревни Палашкино.
Вскоре полковые трубачи проиграли сигнал боевой тревоги.
Прочитав сводку о потерях, Лев Михайлович молча подписал ее и, возвращая адъютанту, сказал:
- Передай Сергею, пусть ведет Казбека. Впрочем, не надо Казбека. Лучше нового. Хотя нет. Новый глуп. Пусть подает Казбека.
Доватор, застегнув на бекеше крючок, снял со стены бурку. Курганов, подскочив, хотел было помочь, но Лев Михайлович вежливо отстранил его.
- Вы же знаете: я нянек терпеть не могу. У меня две руки, силы еще хватит! - Доватор сжал руку адъютанту.
Курганов улыбнулся: хватка у генерала была действительно сильная.
- Чувствуешь?
- Чувствую, товарищ генерал!
- Ну, то-то! Кстати, пригласи-ка ко мне корпусного врача.
Курганов вышел. Лев Михайлович в раздумье постоял у стола. По лицу его пробежала тень грусти. Он вдруг почувствовал, что забыл о чем-то. Раненые? Нет, он помнил о них. Санитарная служба работает хорошо. Медперсонал прекрасный. Что же еще? Боевой приказ отдан. Разведка действует бесперебойно, донесение в штаб армии послано вовремя, наградные листы подписаны, колонна пленных немцев направлена в тыл. Что же еще? Внезапно вспомнил и вздохнул. Достал из сумки лист бумаги, сел к столу и написал:
"Здравствуй, Лена! Здравствуйте, дорогие, милые дети, Саша, Риточка!
С радостью сообщаю вам, что гоним фашистов прочь от Москвы. Рад, что вы в добром здоровье, отлично учитесь и добросовестно выполняете наш договор. Можете быть уверены, что отец тоже не подведет.
Лена! Очень сожалею, что послал аттестат и деньги по старому адресу. Но чтобы вы не оказались в затруднительном положении, я направил вам деньги с одним фронтовым товарищем. Он скоро будет у вас.
Получаю от своих друзей много писем. Очень рад, что не забывают старые боевые товарищи. М. тоже написал восторженное письмо, радуется моим успехам. Парень он замечательный, просится ко мне в соединение и заранее оговаривает командную должность. Но я ему чистосердечно ответил, что у меня для него ничего подходящего нет... По-моему, должности не выбирают, а получают по заслугам и способностям.
Вот и все, дорогие мои. Крепко обнимаю.
Ваш Л. Д о в а т о р".
Лев Михайлович запечатал письмо, накрыл его горячей ладонью. Его красивые глаза мягко и светло улыбались, лицо, молодое, строгое, приняло спокойное выражение, какое бывает у людей с чистой совестью, честно выполнивших свой долг.
Прибыл корпусной врач Козлов. Доватор усадил его напротив себя и, касаясь рукой его коленей, посматривая на его длинноносое, усталое лицо и седые виски, спросил:
- Сколько тяжелораненых?
- Примерно тридцать человек.
Козлов начал было перечислять состояние каждого, но Доватор его остановил:
- Не то мне нужно, Михаил Васильевич. Как вы будете их транспортировать? Мы ведь очень далеко забрались.
- Да, это тяжело, Лев Михайлович. Я об этом уже думал. На санях придется.
- Не годится, - решительно заявил Доватор. - Составьте на имя командующего радиограмму. Вызовем самолеты. Как чувствуют себя Голенищев и Ковалева? Эти люди своим подвигом заслужили особое внимание.
- Ковалева вне опасности, а у Голенищева ничего утешительного, ноги...
- Слушайте, доктор. Я сегодня подписал реляцию о награждении вас орденом Красного Знамени. Благодарю вас за прекрасную работу. Сердечно благодарю!
- Служу Советскому Союзу, товарищ генерал.
Козлов взволнованно поднялся.
- Но это еще не все, доктор. Я хочу, чтобы вы дали мне слово, что вылечите разведчика Голенищева. Его надо спасти, - твердо закончил Доватор.
- Я не понимаю вас, Лев Михайлович. Спасать жизнь раненым воинам это мой долг.
- Вот поэтому я и вызвал вас, чтобы поговорить о долге. Мы решили вызвать самолет. Облегчить положение тяжелораненых - это наш долг, так?
- Совершенно верно, - согласился доктор.
- А почему же вы хотели везти их на санях?
Доватор колюче сверкнул глазами. Седые брови доктора нахмурились.
- Откровенно говоря, не подумал, - признался он чистосердечно.
- Значит, если хорошо подумать, то можно отыскать что-то новое. Вспомните августовский рейд, Михаил Васильевич. Нас немцы тогда прижали к болоту и решили полностью уничтожить, утопить в непроходимых топях. А мы подумали, подумали, да и проскочили через болото. А ведь меня уверяли, что ни за что не пройдем. Несколько дней тому назад некоторые тоже сомневались, можно ли пройти глухими местами, лесом по бездорожью с тяжелыми танками и всей материальной частью. Прошли! Прошли потому, что крепко подумали. Пустили вперед разведчиков, исследовали дороги. Разведчикам мы многим обязаны, доктор! Значит, и о них следует хорошо подумать.
- Обещаю подумать, Лев Михайлович.
- Твердо мне обещайте. Если не выйдет, я ведь не собираюсь снимать с вас голову.
- Твердо обещаю. Попробую сделать переливание крови.
- Ну, как видите, уже надумали. Желаю успеха.
Доватор вышел на крыльцо. Породистый красавец Казбек встретил хозяина приветственным взмахом головы. Подойдя к нему, Лев Михайлович ласково огладил горячий на морозе круп и незаметно сунул Казбеку в рот кусок сахару. Конь, мотая головой, захрустел сахаром и, проглотив лакомство, тычась теплой мордой, просил еще.