- Экий неблагодарный, а! Я его угощаю, а он кусаться. А если у меня больше нет, тогда что? Ухо мне отгрызешь? А по совести говоря, ты ничего и не заработал. Меня другой сегодня возил конь, в тысячу лошадиных сил. А раз ты ничего не заработал, значит, тебе не полагается. Понял, дурачок?
Конь, продолжая шлепать влажными губами, тянулся к лицу Доватора.
- Да ты сегодня что-то особенно нежничаешь. Ну, укуси, укуси как следует, если тебе уж так хочется. - Лев Михайлович, вставив ногу в стремя, дразнил коня, ожидая, когда он игриво схватит его за плечо.
Но Казбек на этот раз только покосился и, готовясь принять всадника, покорно подобрался. Андрей Николаевич Карпенков, адъютант Курганов, Шаповаленко, коновод Сергей - все наблюдали, как генерал ласкал коня, и улыбались хорошими, сердечными улыбками.
В самую последнюю минуту радист принес радиограмму:
"Генералу Доватору.
Высоко оценивая действия ваших гвардейцев, сердечно поздравляю с победой и благодарю. Желаю успеха.
Командарм Г о в о р о в".
Прочитав радиограмму, Доватор передал ее Карпенкову и после небольшого раздумья сказал:
- Объявить всему личному составу...
19 декабря части корпуса Доватора, совершив двадцатикилометровый марш, подошли к реке Руза.
Доватор со своим штабом ехал в головной колонне дивизии полковника Тавлиева. Шубин с дивизией Атланова двигался южнее Палашкина в направлении Лихачево. Головной дозор передового отряда уже перешел реку Руза против деревни Палашкино. От командира походной заставы к штабу подскакал посыльный и сообщил, что по шоссе на запад движется большая колонна гитлеровцев, машин и артиллерии.
- Вот тебе, полковник Тавлиев, настоящее дело, заходи с северо-запада, оседлай большак - ни одного не выпускай, - приказал Доватор.
Взяв с собой трех штабных командиров, а также Курганова, Шаповаленко и коновода Сергея, Лев Михайлович выехал вперед на рекогносцировку местности.
На льду реки лежал толстый покров снега. На противоположном берегу возвышался острый гребень, далее шел покатый склон, на котором почти до самой деревни Палашкино тянулся лесок.
Доватор ехал медленным шагом. Он достиг середины реки, как вдруг раздался артиллерийский залп. Казбек, метнувшись в сторону, провалился выше колен в снег. Лев Михайлович соскочил с седла. Облегченный конь быстро выпрыгнул и твердо встал на лед. Зазвенев стременами, он отряхнулся и мелко задрожал. Одного из штабных командиров Доватор тотчас же послал к Тавлиеву с приказанием, чтобы дивизия скорее преодолела открытое пространство, и тут же горячо добавил:
- Скажи, пусть бережет людей. Не вступили еще в бой, а уже несем потери. Не должно этого быть! Я его буду ждать у Палашкина.
Другого командира Лев Михайлович направил в дивизию Атланова с приказом: сообщить обстановку и ускорить темп продвижения вперед. Курганову приказал отвести штаб корпуса в лесок и укрыть под откосом. Впереди уже началась стрельба. В морозном воздухе зашипели пули. Передовой отряд, спешившись, завязал бой на шоссейной магистрали северо-западнее Палашкина.
- Уводи быстро коней! - приказал Лев Михайлович Сергею. Шаповаленко, помоги. Казбеку разотрите ноги спиртом. Не давайте застаиваться, а то пропадет.
Похлопав коня по крупу, Доватор в сопровождении одного командира стал подниматься на отлогий откос, к опушке леса, откуда и решил осмотреть место предстоящего сражения.
Справа от них разгорался бой.
Лев Михайлович, прислушиваясь к выстрелам и приминая ногами ломкую корку хрустевшего снега, шел вслед за штабным командиром в белом полушубке.
Карпенков наблюдал за ними, ожидая, когда подтянут телефонную линию. Он собирался двинуться им вслед.
На опушке леса, куда вышел Доватор, было удобное место для наблюдательного пункта. Вдруг сбоку, с левой стороны, морозная хмарь раскололась бешеной дрожью недалекого пулемета. Лев Михайлович сначала недоуменно оглянулся, а потом прилег на снег. Шедший впереди командир упал и перекинулся на спину.
- Ранен я, - выкрикнул он хрипло.
Карпенков, закусив холодные губы, видел, как Доватор сильным движением рванулся вперед. Видел и фашистский пулеметчик, как темная на снегу бурка медленно ползла к шевелившемуся белому полушубку. Фашист снова нажал спусковой рычаг, пулемет часто загавкал, словно бешеный пес.
- Генерал... - с удушливой хрипотой прошептал Шаповаленко. - Товарищ генерал!..
Проваливаясь по колено в снег, он выбежал на откос. Седые усы рвал ветер. Вокруг него трассирующие пули вспарывали снег калеными строчками, он не дополз до генерала всего четыре шага и замер.
Из разведки вернулись Кушнарев, Торба и Буслов. Услышав одно слово "генерал", Буслов, вскинув на плечо автомат, не пригибаясь и не ложась, разбрасывая валенками снег, добежал до генерала и свалился рядом с ним, изрешеченный пулями.
Теперь уже бил не один пулемет, а несколько.
Карпенков смотрел за всем этим как окаменелый. Он послал за танками. Они шли на левом фланге с дивизией Атланова. Тавлиевцы, узнав о гибели любимого комкора, не маскируясь, во весь рост пошли в атаку на Палашкино. С северо-запада артиллеристы открыли ураганный огонь.
Увидев, что Буслов упал, Захар Торба, туго затянув на шее башлык, никому не говоря ни слова, кинулся в поле.
- Лейтенант Торба, назад!
Металлически твердый голос капитана Кушнарева хлестнул Торбу так резко, что он на мгновение остановился. Услышав повторенную властную команду, он круто повернулся и, закрывая башлыком подбородок, пошел обратно.
- На войне есть дисциплина, лейтенант Торба! - глянув на Захара жестко вспыхнувшими глазами, сказал Кушнарев. Надевая белый маскировочный халат, он повернулся к полковнику Карпенкову и попросил разрешения.
Карпенков, увидев его в халате, молча кивнул головой.
Зайдя с противоположной стороны, разбивая головой снег, Кушнарев то замирал, то вновь полз упорно и настойчиво.
Над серым полем уже хмурились вечерние сумерки.
Капитан Кушнарев, дважды простреленный пулями, завернул холодное, застывшее тело генерала с тяжело раненным Шаповаленко в широкую кавказскую бурку и полз обратно. Истекая кровью, он свалился вне зоны обстрела. Подбежали на помощь товарищи и принесли генерала в занятое бойцами Тавлиева Палашкино.
Дивизия генерала Атланова, зайдя с юго-востока, отрезала противника от большака и приступила к его уничтожению.
Страшные в своем горе, кубанцы рубили фашистов шашками.
А генерал Доватор, закутанный в бурку, недвижимо лежал на широких русских розвальнях.
Запряженный в сани боевой конь нетерпеливо грыз удила. С обнаженными головами молчаливо стояли вокруг боевые друзья. Молчание нарушил дробный топот копыт. Из-за крайней хаты выехала группа всадников. Передние двое, сутуля широкие плечи, покачиваясь в седлах, проехали мимо расступившихся людей и, спрыгнув на землю, медленно сняли папахи.
Михаил Павлович Шубин, грузно ступая валяными сапогами, подошел к саням и осторожно поднял с лица Доватора край бурки. С другой стороны приблизился генерал-майор Иосиф Александрович Атланов. Его кавказский с горбинкой нос мучительно сморщился.
- Прощай, друг мой! - проговорил он тихо.
- Прощай, Лев Михайлович! - повторил Шубин, не отрывая взгляда от улыбающегося лица Доватора, на которое мягко падали и уже не таяли снежинки...
Жизнь короткая, а слава долгая!
А жизнь его была, как песня!
А песня, как подвиг, бессмертна!
Сложит наш народ много песен, разнесут их по всей стране и молодые певцы, и "бандуристы с седою по грудь бородою". И скажут они о героях свое могучее слово, и долго будут вспоминать потомки в грядущих веках коммунизма, как сражалась за Родину непобедимая советская гвардия.