— Кони готовы? — спросил Доватор.
— Да они всегда готовы. Только Сергей спрашивает, какого подавать и далеко ли будем ехать. Ежели далеко, то Сокола. — Зная, что генерал болен и ему ехать нельзя, Шаповаленко, откровенно говоря, тянул волынку. — А ежели близко, то Казбека.
— Поедем в Добрино.
— Да разве воно наше, товарищ генерал?
— Оно всегда было наше, — устремив на казака усталые глаза, ответил Доватор.
— Да там же немцы!
— И я знаю, что немцы. Потому и еду.
Такой ответ привел Шаповаленко в полное замешательство: «Уж не бредит ли генерал от высокой температуры?»
— Вам бы надо, товарищ генерал, трохи отдохнуть. Цей самый грипп така проклятуща хвороба… — ласково, с тревожной озабоченностью сказал Филипп Афанасьевич и пустился в несвойственное ему медицинское рассуждение о теплых припарках и горчичниках. Сам он при лечении пользовался всегда одним и тем же средством — стопкой горилки, приправленной чудовищной порцией перца.
— Ты, дед, с каких это пор в милосердных братьях-то состоишь? — огорошил его Доватор. — Я твою «профилактику» знаю. Тоже мне гомеопат нашелся!
«Совсем занедужил генерал, — решил Шаповаленко, — и слова-то якись непотребные».
— Отвечай, чего молчишь? Есть такая наука, профилактика называется, слыхал?
— Слыхал.
— А хирургию знаешь?
— Это що живым ноги отрубают? Така лехция мне известна…
— Вот-вот, правильно. Ступай, веди коней. Поедем в Добрино. Мы там сегодня устроим фашистам «лехцию». Внушим им «профилактически», что ни одно совершенное преступление безнаказанным не остается, и хирургически докажем на саблях. Понял?
— Понял.
На самом деле Шаповаленко все понял по-своему. Вместо того чтобы привести коней, он побежал в медчасть и поднял на ноги всех врачей. По дороге он шепнул об этом и дежурному по штабу, а тот по телефону передал в штаб армии.
— Очень сильно заболел. Собирается ехать к немцам и делать им хирургическую операцию.
По пути из медчасти Филипп Афанасьевич завернул к Шубину.
— С генералом плохо, товарищ комиссар.
— Что такое? — встревоженно спросил Шубин.
— Занедужил. Ой, як занедужил, беда! Говорит всякие несуразности. Собирается ехать к немцам на лехцию. А у самого глаза горят, як два угля.
— Врача вызвали?
— Так точно, побудку сделал усем…
— Да, плохо дело.
Шубин, быстро накинув на плечи бурку, вышел вслед за Шаповаленко.
На квартиру они пришли одновременно с врачом и тихонько открыли дверь. Курганов, сидевший в передней, предупредил их, что генерал спит.
В ожидании коня Лев Михайлович, одетый в теплую бекешу и бурку, присел на кровать и уснул. Голова его в низко надвинутой на лоб кубанке лежала на подушке, ноги в белых валяных сапогах были опущены на пол. Шубин осторожно поднял их и бережно положил на кровать. Выйдя из комнаты, он категорически запретил кому бы то ни было будить генерала.
Но Льва Михайловича все-таки разбудили. В одиннадцатом часу утра он сквозь сон услышал шум. С протяжным звуком скрипнула дверь.
Доватор открыл глаза.
В комнату с запахом морозной свежести вошли командарм Дмитриев, член Военного совета Лобачев и Шубин. Последним через порог перешагнул незнакомый полковник в шинели с синими кавалерийскими петлицами. На боку его чеканным серебром поблескивала кавказская шашка. Полковник был смугл, худощав, с черными вразлет бровями.
Доватор вскочил и растерянно, точно провинившийся курсант, взял под козырек.
— Да он совсем молодцом выглядит! — весело крикнул Лобачев. — Человек отдыхает, при полном боевом, а вы толкуете, что болен! Ну, как себя чувствуешь, генерал Доватор?
— Спасибо, товарищ дивизионный комиссар. Я себя хорошо чувствую. Так заснул крепко, что, кажется, все на свете проспал… — укоризненно посматривая на Шубина, ответил Доватор.
Михаил Павлович с какой-то особенной радостью успокоительно кивнул ему головой, давая этим понять, что с ночной операцией все обстоит благополучно; потом, улыбнувшись, он сделал рукой такой жест, как будто говорил, что произошли необыкновенные и удивительные события.
Доватор настороженно и растерянно смотрел то на улыбающегося Шубина, то на командарма.
— Ты действительно проспал, гвардеец. Все проспал. Скажи ему, генерал. — Лобачев шумно сел на стул, жалобно заскрипевший под его могучей фигурой.
Откинувшись на спинку, он загадочно посмотрел на Доватора.
— Скажем по чести, проспал, — подтвердил командарм. — Первое поздравление получил твой комиссар Михаил Павлович Шубин.