Я попробовал пошевелить пальцами на левой руке — вроде получается, да и чувствительность какая-то есть, так что не так уж все страшно.
По ходу нашей беседы доктор пару раз пытался ее прервать, скребся с той стороны под дверью. Когда его запустили, он сообщил, что больной еще слаб, может открыться кровотечение и еще что-то нехорошее… Пришлось напомнить ему, что инженер Найденов тоже кое-что смыслит в медицине, были прецеденты, причем неоднократные — припоминаете, доктор? Так что теперь, раз уж этот инженер пришел в сознание, то и руководство процессом лечения он берет на себя. Да, кстати, рентген делали? Вот и принесите снимки, будьте так добры. И отчет об операции, как он у вас, врачей, называется? Причем на русском, а не на латыни.
Поздно вечером я услышал далекий грохот тяжелых орудий, потом вой пролетающих неподалеку «Бобиков», судя по звуку, тройки. Потом все стихло.
— Чего у них там, узнайте, — обратился я к сиделке.
Оказывается, три броненосца противника, пользуясь темнотой и плохой погодой, подошли со стороны Крестовой горы и открыли перекидной огонь по городу. Один снаряд упал в районе вокзала, убита лошадь, ранен извозчик, склад не то Шнеерзона, не то еще кого-то аналогичного разрушен полностью, попытки мародерства пресечены патрулем Гошиных казаков. Других жертв и разрушений нет.
После второго залпа прилетели шесть «Бобиков» — то есть все, кто у нас мог летать ночью в сложных условиях. Одна двухсоткилограммовая бомба попала в корабль, одна легла близким накрытием. После чего броненосцы ушли. Повторная атака силами одной тройки результатов не дала.
— Жду Полозова с докладом, — буркнул я.
— Георгий Андреевич, — робко спросила врачиха, — а может, утром? На вас совсем лица нет, хотите, зеркало дам? Вы лучше поспите, а если ночью еще что случится, так вам Полозов сразу про все и расскажет…
Тоже мне, утешила, мысленно усмехнулся я. Но вообще-то она права — действительно, соображаю я сейчас не очень, не накомандовать бы чего-нибудь не того…
— Ладно, утром так утром, — сказал я и закрыл было глаза, но тут же вспомнил об еще одном безотлагательном деле. Вздохнув, я уточнил:
— Полозова — к двенадцати часам завтра, а Морозова, капитана «Геры», сюда немедленно, со всей возможной скоростью. Выполнять! Потом разрешу повякать о моей внешности.
Морозов был у меня через сорок минут.
— Слушайте задачу, — сказал я ему. — Завтра вечером выходите в море. Перед этим загромождаете заднюю палубу чем угодно, главное, чтоб побольше, и сверху брезент. Прежде, чем отплывать, несколько членов вашего экипажа должны учинить умеренную пьянку с хорошо слышными воплями «ух, мы теперь им и покажем», в каком именно кабаке — вам виднее. Далее, вы неделю прячетесь где хотите, но чтоб вас ни одна собака не видела. Слушаете эфир. Возвращаетесь по приказу, а в случае его отсутствия — восемнадцатого февраля. Все ясно? Тогда идите, я на вас надеюсь.
Через два дня я уже счел свое состояние настолько улучшившимся, что начал вставать. На третий день решил объявить себя условно здоровым, кое-как оделся и начал вникать в обстановку. Очень она меня беспокоила — раз весь флот заперт в артурской мышеловке, что мешает Того прямо сейчас высадить десант на Квантун? То-то он около Эллиотов вертится! А у нас дел — только начать и кончить.
Первой от всеобщей растерянности оправилась наша авиация, и в этом была большая заслуга приехавшего с Гошей Михаила. Он, собственно, собирался только посмотреть на организацию аэродромов в Артуре, но в связи с моим ранением был пока оставлен тут, покомандовать авиацией вместо меня. Надо сказать, у него неплохо получилось.
Асы были сведены в разведывательную группу особого назначения, они парами летали ночью. Днем в воздухе постоянно находилось несколько самолетов, они мониторили опасные направления в радиусе пятидесяти километров. Это уже дало свой эффект — днем противник подплывать ближе не рисковал — нашими бомбами уже были серьезно повреждены один миноносец и один небольшой крейсер, который летчики опознать не смогли, а моряки по описанию назвали «собакой».
То, что творилось среди гражданского населения Артура, иначе как паникой назвать было нельзя. На вокзале было не протолкнуться, в отъезжающие поезда набивалось вдвое против положенного. Очередь в банк тянулась метров на триста, но это продолжалось недолго — то есть пока не кончились деньги. Гоша «успокоил» народ, сказав, что в Иркутском отделении банка денег более чем достаточно и даже очереди за ними нет. Если кому туда неохота, то ничего страшного, сразу после окончания войны и в Артур они будут завезены в потребных количествах. И вообще, все, кто хотят уехать, должны поторапливаться, потому как через две недели полуостров будет закрыт.
Началась эвакуация областных управлений. Посмотрев на самое ее начало, я родил первый в своем новом качестве приказ — об образовании штрафных батальонов и дисциплинарных рот.
Ну, что такое штрафбат, это понятно. А дисциплинарные роты предназначались для штатских, совершивших что-нибудь нехорошее типа мародерства — с девятого февраля полуостров был объявлен на осадном положении. Но первыми ласточками в этих ротах стали не любители легкой наживы…
Получив приказ о срочной эвакуации, чуть ли не половина чиновников отреагировала довольно своеобразно — то есть они мгновенно нажрались до поросячьего визга и даже более того. Ну и на следующий день я с удовольствием провел для остальных экскурсию в казарму, где на глазах потрясенных зрителей чиновная пьянь была разбужена ведром ледяной воды на голову и пинками унтеров отправлена получать обмундирование. В ответ на неуверенный вопль одного бедолаги о том, что он какой-то советник, последовал удар в зубы с последующим вежливым разъяснением «ты теперь не советник, а дерьмо собачье до самого конца войны!»
— Господа, надеюсь, вы поняли, что в осажденном городе свои обязанности надо исполнять безукоризненно? — поинтересовался я у публики. — Если да, то не смею задерживать, у вас еще масса дел…
Как выяснилось, поняли не все, и скоро численность дисроты увеличилась еще на три штыка — эти идиоты решили отправить кляузные телеграммы. Зато у остальных более никаких вопросов не возникало, эвакуация была завершена за два дня и чуть ли не образцово… Только пришлось объяснить смысл происходящего Гоше, которому одна падла тоже успела нажаловаться (он думал, что я не знаю, какая именно).
— Вот смотри, — начал я, — областным управлениям приказано эвакуироваться. Не внезапно, это у них в инструкциях написано — в случае войны двигать в Мукден и Харбин. Подан эшелон, стоит, занимает место, увеличивает бардак на вокзале… А эти уроды не могут соблюсти меру в стимулировании организмов. Остающиеся чиновники тоже не ангелы, но они хоть на ногах стоят! А у нас, то есть власти, две задачи. Первая — выпихнуть побыстрее этот эшелон. Вторая, куда более важная — показать всем, что шутки кончились! А началось осадное положение. При нем нет никаких вольных гражданских — ты свои полномочия внимательно читал? Так вот, во исполнение обеих задач я и устроил это действо. Согласись, эшелон улетел как реактивный! А оставшиеся глубоко задумались.
— И что, теперь ты так и будешь — за малейшую провинность в солдаты? А управлять городом кто будет?
— Обязательно за малейшую, — кивнул я, — это в более поздние времена называлось «снять бронь и на фронт». Говорят, помогало. И с управлением не проблема — почти у всех замы есть, да и Дальний рядом, а в нем полный комплект чиновников на хорошо если четверть от планируемого населения. Правильно, кстати, что напомнил — надо среди них перепись произвести.
— На пустом месте ты приобрел кучу недоброжелателей, — заметил Гоша.
— Тоже мне новость, — фыркнул я, — а как еще можно гайки закручивать, и чтобы все при этом были довольны? Кстати, я ведь довольно мягко поступил. Никто же их на позиции посылать не собирается, зачем они там? Окопы будут рыть и тому подобное… А хочешь, поступим по справедливости? Всю наказанную ораву — в седьмой отдел, там быстро выявляем зачинщиков, вешаем их, а остальных отпускаем. Не хочешь? Тогда соглашайся с моим решением. И еще — не беспокойся ты за этого Хомякова, который тебе на меня накляузничал. Он поступил правильно, то есть жаловался по команде… Ничего ему за это не будет.