В 5 верстах от Голымина, в селении Ключницы, нашел я в господском доме несколько генералов, и, конечно, они не вместе с нами приехали, ибо застал уже их спящих, а на полу остатки кушанья свидетельствовали, что сон не происходил от голода.
В отступлении от Голымина, не будучи преследуемы, ниже почти наблюдаемы неприятелем, оставили мы около сорока пушек большею частью батарейной артиллерии, единственно по причине крайнего изнурения лошадей и дорог, непроходимых от чрезвычайной грязи. Той же участи должна была подпасть и моя рота, но, захватив брошенных выпряденных лошадей от других рот, я избавился стыда лишиться орудия без выстрела.
В тот же самый день, как при Голымине, произошло в Пултуске главное сражение… Генерал Беннигсен, не поколебав твердости своей и самым отчаянным положением возбуждаемый, прибегнув к последним средствам и резерву, состоявшему из двух пехотных полков, приказал ударить в штыки. Начальнику полков истолковано было, что от сего последнего усилия зависит спасение прочих войск, и полки бросились стремительно. Неприятель отступил, не устояв против штыков. Войска его, потеряв взаимную связь и не довольно будучи сильными остановить успехи на сем пункте, и сами (потеряли?) в скором удалении средства спасти от поражение разорванные части, и мгновенно часть лучшей позиции неприятеля была в руках наших. Клонившийся к самому вечеру день не допустил Наполеона поправить неудачу, ибо необходимо было некоторое время для приведения в порядок распуганных войск, прежде нежели приступить к какому-либо предприятию. Итак, твердость генерала Беннигсена самое опасное положение обратила в победу совершенную. Отразить превосходные силы под личным Наполеона предводительством есть подвиг великий, но преодолеть их и обратить в бегство есть слава, которую доселе никто не стяжал из его противников.
После сражения при Пултуске и Голымине армиям надлежало идти за неприятелем или по крайней мере остановиться… Граф Буксгевден, желая сделать г. Беннигсену вред или собственно по недоумению, продолжал выполнять повеление фельдмаршала об отступлении, вынужденное самою крайностью… но силу коего изменить должны были необходимо происшествия того дня
В день сражения фельдмаршал граф Каменский в десять часов поутру был в Голымине и сам назначил посты для казачьего Малахова поста, предвидя важность сего места, к которому приказал войскам прибыть поспешнее. А дабы не потерять времени в переписке, послал от себя прямо к начальнику отряда, отправленного в Цеханов, чтобы он скорее возвратился в Голымин, поставя ему на вид, что одною быстротою движения может избежать опасности быть отрезанным. Фельдмаршал был также в Пултуске во время сражения, но, когда после оного необходимо было войскам общее распоряжение, согласно переменившимся неожиданно обстоятельствам, уже дан был приказ армиям, что он оставляет их по причине болезни, и отправился в Гродно.
Во всяком случае сделал он непростительный поступок, ибо присутствие его при армии тем необходимее было, что он не полагал важным кончить с выгодою сражение при Пултуске, а по отъезде его и малейшая неудача, при несогласии начальников, могла иметь бедственные последствия. Армия сожалела об его отъезде, ибо на опытность его и прежнюю знаменитость полагали большие надежды[18]. Между начальниками были рассуждение, что ни к чему доброму не поведет известная вражда командующих армиями.
Генерал Беннигсен, лишен будучи выгод одержанной победы, нашелся в необходимости оставить место, ибо граф Буксгевден, отступая, открывал неприятелю дорогу в тыл его расположения и потому, взяв направление на местечко Рожаны, в городе Остроленке перешел на левый берег Варева.
Генерал граф Буксгевден туда же отступил чрез местечко Маково. Здесь оставлен был арьергард в команде генерал-майора Маркова для прикрытия армии, переходившей за реку. До самой ночи с чрезвычайною медлительностью продолжалось движение. В беспорядке теснились обозы на длинном мосту, а уже неприятель, вышедши из лесов в больших силах, занял позицию недалеко от местечка. Нельзя было в короткое время разрушить мост, и потому опасно было, чтобы неприятель, пользуясь темнотою ночи, не овладел им.
С позволения начальника послал я команду и приказал ей зажечь два квартала, прилежащие к мосту, дабы осветить приближение неприятеля, если бы покусился он идти на оный. Два раза подходили его войска, и в некоторых местах осматривали броды, большая часть сорока орудий, которыми я командовал, употреблены были на защиту оных, и трудно было успеть в том. Потеря от канонады должна была быть значительною, и мы успели разрушить часть моста. Мне грозил наказанием за произведенный пожар, в главной квартире много о том рассуждали и находили меру жестокою. Я разумел, что после хорошего обеда, на досуге, а особливо в 20 верстах от опасности, не трудно щеголять великодушием. Вняли, однако же, моим оправданиям!
18
Граф Каменский, по рассказу Д.В. Давыдова, так объяснял свой отъезд Ермолову, посетившему его в деревне с отцом своим в 1809 г.: «Всем известно, что в кампанию 1807 г. третья часть армии была распущена; прибыв в армию, я увидел, что ей необходимо следовало отступать к Висле; мне, к концу моего долгого поприща, показалось слишком тесно маневрировать между Вислою и Бугом: я мог испортить в несколько дней свою репутацию, составленную в течение 56 лет, а потому я предпочел оставить армию».