— Отчего же, обоз был великий, поначалу — в двадцать тысяч телег. Да, окромя боевых запасов, воеводы и начальные люди в обозах свои запасы и даже своих полюбовниц везли, — поморщился князь. — С провиантом же большой воевода и впрямь оплошку дал: выдали в Белгороде солдатам муки на два месяца вперед, чтобы сами себе хлеб пекли, да тащить-то на себе кули с мукой и мушкет с зарядами куда тяжело. Солдаты муку еще на Украине-то или проели, или разменяли на кур и сало. Вот и остались в степи без хлеба. Конечно, Василий Васильевич на купчишек надежду имел. В начале похода-то маркитантов и маркитанток было видимо-невидимо: навезли и колбас, и сала, и яиц, и другой снеди, но боле всего — водки. Но как начались пожары в степи, все эти квасники и бражники первыми и разбежались.
— А вообще много в походе нетчиков-то было? — с толком продолжал расспрашивать Борис Алексеевич. Недаром сам был при наборе войск и ведал, как многие дворянские недоросли скрываются в нетях, не являясь на царскую службу.
— Да уже в Белгороде, почитай, несколько тысяч на службу не явились. И добро бы поселенные солдаты или рейтары, так нет же — коренные дворяне! — разгорячился то ли от выпитого вина, то ли от печальных воспоминаний князь Дмитрий. — Бирючи[5] трижды поход объявляли, из Москвы грозный царский указ разослали, что отнимут у нетчиков их поместья, а все одно — в поход не спешили, а посланным гонцам ответствовали: «Дай бог Великим Государям служить, только бы сабель из ножен не вынимать!» А явятся: лошади — клячи худые, сабли тупые, сами безодежные, строю не обучены, иные и стрелять не умеют. В походе от них один шум и крик! Погрозятся прадедовскими саблями и укроются за пехоту. Вот тебе и все нынешнее дворянское ополчение.
— Да ты кушай, Митя, кушай, не то за разговором-то ничего не ешь! — Софья Матвеевна смотрела на своего старшего с тревогой: ишь похудел, ямочки на щеках исчезли, лицо стало костистое, суровое и — страшно признаться — совсем чужое. И Софья Матвеевна все подкладывала своему старшенькому и грибочков маринованных, и икорки, и осетринки — надо же, какие беды Митенька в том глупом походе претерпел.
Меж тем Ермолаич не без торжества доставил из поварни жареного поросенка с гречневой кашей.
— Ай да Матрена! Умеешь ты поросенка приготовить! — Борис Алексеевич самолично воткнул в поросенка охотничий нож. И, обратясь к князю Дмитрию, заметил не без насмешки: — Вот кого твоему большому воеводе в походе не хватало — вашей Матрены.
— Спасибо, батюшка свет боярин, за слово милостивое! — Матрена, стоявшая у дверей, поклонилась в пояс. Борис Алексеевич тоже поднялся, налил чарку царской водки, протянул ключнице, затем перехватил быстрый взгляд ключника-мужа, угостил и его, сердешного.
После поросенка все как-то осоловели. А меж тем из ледника доставили яблоки в патоке и в квасу, сливы и вишни соленые, груши и смоквы, финики и орехи грецкие.
Борис Алексеевич же потребовал, по старинному обычаю, щей кислых и хлебал долго, с удовольствием. Когда боярина отвели в опочивальню и поставили на столик квасу, зашедший перед сном пожелать спокойной ночи князь Дмитрий заговорщицки подмигнул ему и выставил к квасу еще и штоф беленькой, зная, что старый Голицын не зря имел при дворе чин кравчего.
Боярин улыбнулся довольно и пригласил Дмитрия Михайловича присесть на доверенный тайный разговор. Но токмо тайны не вышло — Мишутка лежал на печи за тонкой перегородкой и слушал всю беседу.
— Похоже, князюшка, ты не к тому берегу пристал, — гудел басом старый боярин. — Попомни, оберегатель-то царевнин, Васька, хотя и нашего корня, Голицыных, но лжив и двоедушен. Эвон как он с другом своим гетманом Самойловичем разделался, мол, по его приказу казачки степь подожгли! А все-то дело — надо было причину ратной неудачи найти, себя обелить, вот по навету гетманского лживого помощника Мазепы[6] и казнили гетмана. А у Мазепы, говорят, Васька еще и взяточку взял — бочонок червонных… Взял аль нет?! — Борис Алексеевич так пристально воззрился на князя Дмитрия, что у того в груди екнуло: «Ишь с чем подъезжает, старый хрыч, хочет и меня в интригу втравить!» Князь Дмитрий улыбнулся наружно, молвил с мнимым спокойствием:
— Того не ведаю. Я ведь у Василия Васильевича токмо по войсковым поручениям состою: приказ какой передать воеводам или поторопить с походом. Сам, поди, знаешь, как мы в Крым топали: впереди пехота, в середине строя — семьсот пушек, позади — обоз, а за ним — дворянская конница. Небывалое нигде построение, чтобы кавалерия позади пехоты тащилась. Вот и шли по десять верст в сутки. Месяц до Конских вод добирались, хотя ни одного татарина в степи не видели. И такой порядок учредил наш главный воевода — а ведь учен, латинские книги о походах Юлия Цезаря читал, иноземные воинские артикулы на русскую речь переводил. И все напрасно — не дал Господь Бог нашему князю Василию воинского таланта, боюсь, и во втором походе на Крым осрамится.
6
Мазепа Иван Степанович (1644–1709) — гетман Украины (1687–1708). Стремился к отделению Левобережной Украины от России. Во время Северной войны (1700–1721) перешел на сторону вторгшихся на Украину шведов. После Полтавской битвы (1709) бежал в турецкую крепость Бендеры вместе с Карлом XII.