В первых числах мая немцам удалось прорвать оборону вдоль дороги из Ольховки на Спасскую Полнеть. С севера они вклинились почти до Мясного Бора. Уже полностью лишенные снабжения бойцы 2-й Ударной армии продолжали сражаться.
«Солдаты, черные от копоти, с воспаленными глазами от многодневной бессонницы, лежали на зыбкой земле, а подчас прямо в воде и вели огонь по противнику. Они не получали ни хлеба, ни пищи, даже не было хорошей воды для питья. Ели солдаты крапиву, осиновую и липовую кору»…
«Оценка местности к этому времени была весьма тяжелой. Все зимние дороги были залиты водой, для гужевого и автотранспорта не проходимы. Коммуникации в данный период распутицы и артминометного огня противника были совершенно закрыты. Проход был временами доступен только отдельным людям».
Эта цитата взята нами из докладной записки Военному совету Волховского фронта, поданной 26 июня 1942 года генерал-майором Афанасьевым. Понятно, что докладная записка — не тот жанр, где оттачивается стилистика, но выражение «в период распутицы и артминометного огня» достойно, чтобы остаться в памяти.
Это не оговорка.
Интенсивный и губительный огонь немецкой артиллерии с тридцатого апреля стал для 2-й Ударной армии столь же привычной деталью пейзажа, как и набухшие водой болота.
«Наша авиация работает здорово. — записал в дневнике немецкий офицер Рудольф Видерман. — Над болотом, в котором сидят русские иваны, постоянно висит большое облако дыма. Наши самолеты не дают им передышки».
20 и 21 мая Хозина и Запорожца (член Военного совета Волховского фронта) вызвали к И.В. Сталину. На совещаниях 20 и 21 мая было решено начать отвод 2-й Ударной армии. И Хозин, и Запорожец скрыли, что к тому времени 2-я Ударная практически была уже уничтожена.
Но и эту директиву Ставки во 2-й Ударной получили с большим опозданием.
«Хозин медлил с выполнением приказа Ставки, — докладывал 1 июля 1942 года помощник начальника управления Особого отдела НКВД Москаленко, — ссылаясь на невозможность выводить технику по бездорожью и необходимость строить новые дороги».
В это невозможно поверить, но в начале июня начали строить дороги, чтобы протащить через топи застрявшие в болотах орудия и танки.
Ну, а о живых людях, конечно, забыли.
«30 мая я был ранен в ногу и попал в полевой медсанбат, который располагался здесь же в лесу. — вспоминает участник тех боев Н.Б. Вайнштейн. — Рассчитан медсанбат был на 200–300 раненых, а на третий день июня там их было несколько тысяч. Со мной рядом на нарах лежали раненые с гниющими ранами: в них заводились белые черви. Некоторые из-за ранения позвоночника не могли двигаться: делали под себя. Стоны, вонь. Пришлось выбираться наружу, хоть и холодно, но чисто. Мы подружились с лейтенантом — у него были ранения лица и рук, — я все делал руками, а он ходил, искал заячий щавель, крапиву и дохлых коней. Это были кони, павшие зимой, вмерзшие в землю и оттаявшие сейчас в болотах. Сохранившиеся куски гнилого мяса заталкивались в коробку из-под немецкого противогаза (она из металла), и она бросалась в огонь. Через два-три часа, зажав нос, мы ели похлебку и жевали то, что получилось.
Кто увлекался похлебками — начал распухать. Очень много таких умирающих появилось.
Лежит человек огромный, голова, как шар, глаз почти не видно, они скрыты. Дышит, но уже ничего не чувствует. Нас можно было брать почти без сопротивления, но добраться до нас было невозможно — от разрывов лес и болото были перемешаны, чуть шагнешь в сторону и провалишься по грудь.»
Между тем 2-я Ударная армия предпринимала в эти дни отчаянные попытки вырваться из мешка.
«4 июня 1942 года. 00 часов 45 минут.
Ударим с рубежа Полнеть в 20 часов 4 июня. Действий войск 59-й армии с востока не слышим, нет дальнего действия арт. огня. Власов».
Прорыв этот не удался. Более того…
Смяв почти безоружные порядки 2-й Ударной армии, немцы заняли Финев Луг и вышли в тылы.
6 июня М.С. Хозин вынужден был доложить в Ставку, что 2-я Ударная армия окружена. Ставка немедленно сместила его с должности.
Как вспоминает К.А. Мерецков, 8 июня 1942 года раздался неожиданный звонок.
Звонил Г.К. Жуков: