На поле «Ф» было несколько рабочих команд для ремонта дорог, чистки кюветов, колки дров. Это все были советские заключенные, и Карбышев часто встречался с ними. Подолгу беседовал Дмитрий Михайлович и с Мироновым, которого называли «профессором»: он был всесторонне образованным человеком, кандидатом филологических наук. Встречался Карбышев и с польскими заключенными Давидом Шмулевским и Альфредом Фидеркевичем из Варшавы, с нашим офицером Алхимовым, танкистом Быковым и партизаном стариком Фурлетовым, причем к последнему генерал относился с особым уважением.
Когда здоровье Карбышева немного окрепло, он начал готовиться к дальнему походу: заключенные узнали о предстоящей походным порядком эвакуации.
Чтобы приучить себя к длительному маршу, Дмитрий Михайлович много ходил пешком и установил жесткий режим дня: утром туалет, гимнастика на воздухе, завтрак и хождение по футбольному полю не менее трех раз вкруговую. После завтрака он совершал вместе с Мироновым длительную прогулку по лагерю, продолжавшуюся до обеда. Эти прогулки утомляли Миронова, и когда он просил немного посидеть и отдохнуть, Карбышев говорил ему:
— Нам нужны ноги, и мы должны приучить себя ходить много и долго.
Настроение у Карбышева было приподнятое и боевое. Однажды Филатов спросил его, чего ему не хватает, чтобы улучшить состояние здоровья, Дмитрий Михайлович улыбнулся и ответил скороговоркой: «Таньки, Таньки!»
Филатов растерялся. Подумав, что он ослышался, повторил свой вопрос, но получил тот же ответ. Поразмыслив немного, он догадался, что из слова «Таньки» нужно выбросить мягкий знак. Филатов сказал:
— При всем желании танков дать нельзя.
Дмитрий Михайлович, ответил:
— Я знаю, что от вас это не зависит, но если бы мне их дали, то показал бы фашистам, где раки зимуют!
Основываясь на скудных сводках о военных действиях, опубликованных в таком «источнике», как фашистская газета «Фолькишер беобахтер», Дмитрий Михайлович рисовал узникам картины боев в Польше, Пруссии, Германии, высказывал свои соображения об окончательном исходе ожесточенной борьбы между двумя идеологиями — коммунистической и фашистской.
В лагере Дмитрий Михайлович сблизился с польским патриотом, участником освенцимского подполья, доктором Альфредом Фидеркевичем.
В своей книге «Бзежинке — Биркенау», изданной в Варшаве в 1965 году, А. Фидеркевич пишет:
«…Я работал напротив того блока, в котором помещался Карбышев, и имел возможность часто видеть генерала, наблюдать, как к нему подходили его соотечественники, беседовали о чем-то с ним, а когда уходили, — улыбались.
Мне тоже хотелось подойти к генералу, познакомиться и поговорить с ним, но все не находил в себе смелости. Когда же я узнал, что генерал тоже несколько раз пытался подойти ко мне, но соображения конспирации удерживали его, я решил, что должен познакомиться с ним. Однажды, в один из солнечных дней, я направился к генералу, сидевшему в это время у стены барака. Увидев меня, он довольно живо поднялся и, пожав мне руку, сказал:
— Я знаю вас, доктор, по рассказам наших людей.
Он похвалил меня и, заметив мое смущение, добавил:
— Вы хорошо относитесь к нашим, советским…
В дальнейшем мне еще несколько раз довелось встречаться и беседовать с ним, причем получалось так, что рассказывал я, а он задавал вопросы и расспрашивал.
Помню, с каким интересом и вниманием он слушал мои рассказы о политическом положении в оккупированной гитлеровцами Польше, о Польской рабочей партии и ее боевых организациях, об Армии Людовой, а также о гитлеровском терроре на моей родине. При этом генерала интересовали подробности: где сражаются поляки, какие формы приняло сотрудничество с Советским Союзом. Когда я сообщил ему, что из СССР в Польшу прилетела группа польских коммунистов и что мы имеем связь по радио с Москвой, он довольно улыбнулся и спросил:
— А есть ли в Армии Людовой советские люди?
В лагере я находился уже несколько месяцев и поэтому немного знал о событиях в Польше. Я откровенно поделился с генералом всем, что мне было известно об отрядах Армии Людовой, ушедших в леса, о диверсионных актах против гитлеровцев, о налетах на „Кафе-клуб“, немецкий ресторан, „Митропа“ и типографию продажной газетенки „Новый Варшавский курьер“. При следующей встрече я передал генералу подробности смелой операции спецгруппы, совершившей налет на Варшавский банк.