На станции узников снова пересчитали, разбили на группы по 110 человек, подвели к вагонам и приступили к погрузке. В каждом вагоне напротив дверей стоял конвой: три эсэсовца, вооруженные автоматами и толстыми дубинками.
Карбышев вместе с Романом Червинским, Дмитрием Павленко, Иваном Друлем и старым французом попали в один вагон.
На двери его мелом был обозначен № 13.
Теснота, духота, холод. Ехали, прижавшись плотно друг к другу, сидя. О том, чтобы лечь, и речи не могло быть. Если кто-нибудь хотел повернуться, он вынужден был тревожить окружающих. Но двигаться никому не хотелось: боялись терять силы, лишиться соседского тепла. Ни у кого не было теплой одежды.
Паек, выданный перед отправкой, давно съели. Но страдали не столько от голода, сколько от жажды. Лучше было тем, кто сидел у стен вагона: они могли слизывать изморозь, которая оседала на внутренних стенках.
Под вечер становилось еще холодней. В полумраке тускло мерцал единственный фонарь. Трое конвойных эсэсовцев, закутанных в длинные шубы, часто отодвигали дверь вагона, и тогда колючий холод, врываясь с ветром, пронизывал людей насквозь.
В первую ночь в вагоне умер больной бельгиец. На следующий день умерло еще двое — старый француз и шестнадцатилетний поляк.
Трупы сложили у стенки вагона.
Днем становилось теплее, но все более усиливался голод. У Ивана Друля был еще хлеб, который ему дали в Заксенхаузене друзья, работавшие на кухне, а у Дмитрия Михайловича оставалось несколько сухарей. Они поделили хлеб, сухари и съели. Дмитрий Михайлович ел очень мало — видно было, что он серьезно болен. На его ногах открылись старые раны. В ревире Хейнкеля их подлечили немного, а от холода они снова открылись. Он упорно растирал ноги, чтобы согреться, и, несмотря на сильные боли, держался стойко, подбадривая спутников.
— Не страшно, что нас везут. Увидим еще один лагерь, новых людей. Ведь все равно через несколько недель советские войска займут Берлин. Война идет уже на немецкой земле, и в Германии не осталось такого места, которое через какой-нибудь десяток дней не займут наши или союзные войска. Главное, ребята, не унывайте, — говорил Карбышев.
Ночью эшелон подолгу стоял на запасных путях каких-то станций. На рассвете 16 февраля, когда поезд тронулся, сквозь приоткрытую дверь узники увидели, что они проезжают через большой город. На стенах домов удалось прочесть написанные большими буквами рекламы и объявления. Это был австрийский город Линц, и всем стало понятно, что их везут на восток. Дмитрий Михайлович, как и все заключенные, тоже стал более оживленным.
— Линц — второй по, величине город Австрии, — сказал он. — Это хорошо, что нас везут на восток: отсюда до Чехословакии рукой подать. Ребята, крепитесь!
Примерно через час поезд миновал станцию и остановился. На здании вокзала надпись: «Маутхаузен».
Эсэсовцы вышли из вагона и заперли снаружи дверь.
— Вот она, конечная цель нашего пути — Маутхаузен! Да, слышал о нем. Наверное, трудно будет, но ничего. Главное — верить в свои силы, — сказал Карбышев. Двери отодвинули, началась выгрузка. Из вагонов вынесли трупы умерших, сложили на платформе. Живые построились в колонну.
Но некоторые уже не могли встать. Они едва выползали из вагона и опускались возле него. Ни угрозы, ни плеть, ни пинки фашистского сапога уже не могли поднять на ноги полуживых людей. Судьба их была решена.
В колонне эсэсовцы еще раз пересчитали заключенных и приказали бежать по направлению к лагерю. Через каждые 10 метров по обочинам тротуаров стояли патрули с автоматами, на каждому углу — охранники с пулеметами и собаками. Обессиленные узники бежать не могли и едва шли, но все равно отстающих было много. Их сначала били дубинками, прикладами автоматов, натравливали на них собак, потом обессилевших стали расстреливать на месте.
Заснеженная, скользкая дорога все время круто поднималась вверх и только за городом уползла в небольшой лесок. Каждый шаг — усилие, боль. Мешали деревянные колодки на ногах. Люди спотыкались, падали. Многие шли босиком по снегу.
Дмитрий Михайлович совершенно выбился из сил и начал отставать. Споткнувшись о булыжник, он упал, но Митя и Иван быстро помогли ему встать, взяли под руки и довели до вершины холма. Наконец показался концлагерь. Мрачные гранитные стены, сторожевые башни…
Колонна пленников подошла к ограждению из колючей проволоки, миновала шлагбаум со сторожевыми вышками. За шлагбаумом дорога свернула влево. Еще один подъем. По левую сторону дороги — несколько бараков, огороженных колючей проволокой. Пройдя мимо, узники свернули вправо и подошли к высокой каменной стене с протянутыми над ней несколькими рядами колючей проволоки.