Люди, ненавидевшие фашизм, пренебрегли опасностью, спрятали, накормили, одели, помогли отважным беглецам.
Так спаслись Иван Битюков, Виктор Украинцев, Иван Бакланов, Владимир Соседко, Владимир Шепетя, Александр Михеенков, Иван Сердюк.
Восстание в двадцатом блоке привело в смятение всю комендатуру Маутхаузена.
Не знал Дмитрий Михайлович, что его дорога в плену вновь сойдется с последней дорогой Петра Филипповича Сухаревича в страшном фашистском застенке — Маутхаузене. Советского полковника доставили сюда «за разложение рабочей команды № 10 113» и за антифашистскую пропаганду среди немецких портовых рабочих Регенсбурга.
Неистовый воин, коммунист, военный комиссар был непреклонен. Понимая, какое влияние он имеет среди военнопленных, лагерные эсэсовцы, чувствуя свое бессилие, невозможность заставить его прекратить агитацию, доложили о П. Ф. Сухаревиче рейхсфюреру СС Гиммлеру. Рейхсфюрер приказал повесить большевистского комиссара. Но командование лагеря уже боялось открытой казни — была осень 1944 года. Красная Армия победоносно наступала. Неумолимо приближалось возмездие за все кровавые преступления, поэтому палачи совершили свое злодеяние в строгой тайне, ночью и не на площади, а в камере-одиночке, так, чтобы никто об этом не узнал.
По просьбе автора этой книги Генеральный секретарь Международного комитета бывших заключенных лагеря Маутхаузен Генрих Дюрмайер через Интернациональный Комитет Красного Креста в Арлозеце предпринял розыск в архивах. В «Тотенбухе», т. е. «Книге смерти», этого концлагеря обнаружена такая запись:
«Советский полковник Петр Сухаревич, рождения 10 января 1900 года, уроженец дер. Прудня по приказу рейхсфюрера СС Гиммлера повешен 25 сентября 1944 года. Приговор приведен в исполнение в тюремной камере Маутхаузена».
Незримо, тайно и вместе с тем ощутимо и грозно нарастало сопротивление обреченных людей.
В те дни и прибыл еще один транспорт из Заксенхаузена.
Комендант лагеря просматривал поданные ему списки. Карбышев, отнесенный к категории «нежелательных», не подлежал регистрации и не был взят на учет в так называемом «политическом отделе» комендатуры. Но комендатуру заранее оповестили, кто этот советский генерал. Против его фамилии стояла пометка о категории, и этого было вполне достаточно.
Палач решил, не мешкая, расправиться с опасным для Германии человеком. Собственно, он был только услужливым исполнителем секретного приказа Гиммлера под кодовым названием «Виргилия», который предусматривал уничтожение политических заключенных, если возникнет тревожное для гитлеровского рейха положение.
Разгром гитлеровских войск в Восточной Пруссии и успешное наступление Красной Армии на Берлин, Венгрию и Австрию создали такое тревожное положение и навеяли панический страх на фашистов. К тому же в Маутхаузене недоставало помещений, продуктов питания и одежды для заключенных.
Казнь генерала Карбышева, видного советского ученого с мировым именем, с соблюдением всех формальностей, предусмотренных для его «категории», заняла бы слишком много времени.
А комендант лихорадочно торопился. И боялся официальной казни. Это стало опасным. В одиночку каждый узник бессилен и беспомощен. Объединенные вместе тысячи доведенных до отчаяния людей могут взбунтоваться и расправиться со всеми, кто стережет лагерь и распоряжается в нем.
Комендант и его помощник со списками в руках, сопровождаемые эсэсовцами, обошли ряды, проверяя номера, нашитые на полосатых куртках узников. Потом приказали больным выйти из строя. Из всей партии вышло несколько десятков стариков и калек.
— Мало! Больные стесняются признаться, помогите им, — приказал комендант эсэсовцам.
Фашисты принялись выталкивать людей из строя в группу больных.
Комендант прошел по рядам, задержался возле ссутулившегося старика — это был Карбышев, — посмотрел на него зло, но ничего не сказал и пошел дальше.
Поверка окончилась. За ней последовала команда раздеться всем догола.
Мороз достигал 12 градусов, пробирал до костей, обжигал изможденные тела.
Наступили сумерки. С Альп подул резкий холодный ветер. Мороз усиливался. От истощения и холода люди падали, умирали. Группа обреченных узников редела.
Поздно вечером оставшихся в живых перегнали на площадку между баней-прачечной и каменной «стеной плача», которая находилась слева, возле одной из центральных башен у ворот лагеря.
Надвигалась ночь. Дмитрий Павленко еще в сумерках заметил Дмитрия Михайловича. Согнувшись, он растирал свои больные ноги. Павленко окликнул его. Дмитрий Михайлович, увидев попутчика по вагону, обрадовался. Его небольшая, худая фигура выпрямилась. Он помахал ему рукой и крикнул слабым голосом: