— Стой.
Вессэ вздрогнул, нахмурился. Они остановились посередине Нового моста. Сжав кулаки в карманах, Вессэ прислонился к перилам и незаметно исподлобья оглянулся. Вдоль пустынных набережных Сены горели дома. Дым смыкался над рекой, и вода не отражала небо. Река была загадочно черной, ее поверхность изредка подергивалась пунцовой рябью отблесков огня.
Коммунары, конвоировавшие Макса Вессэ от баррикады, сняли с плеч ружья и замкнули его в полукруг.
— Гражданин Вессэ, признаешь ли ты себя виновным в попытке подкупить генерала Домбровского? — спросил Артур.
— Меня послали, — не торопясь ответил Вессэ.
— Признаешь ли ты себя виновным в покушении на жизнь генерала Домбровского?
Вессэ пожал плечами.
— Признаешь ли ты себя виновным в умышленной клевете на генерала Домбровского?
— Разве я один? Все говорят…
— Твое последнее слово.
«Разговорчиков захотели», — презрительно подумал Вессэ.
Он расправил плечи, самодовольно ощутив свое большое крепкое тело. А руки, смирно лежащие на перилах, — сколько страшных приемов они знают!
Всем своим нутром профессионального бандита он презирал сейчас этих мастеровых с бледными, рано увядшими лицами, тощих, в неуклюжих одеждах. Еще мальчишкой он убедился, что их кошельки всегда пусты, и с тех пор не считал их за людей. И теперь эти голодранцы думают, что поймали его, Макса Вессэ, Тигра, который одурачивал лучших агентов парижской полиции!
И он начинает рассказывать о том, что у него были личные счеты с Домбровским и что он, Макс Вессэ, как патриот, не мог видеть, как поляк, паршивый поляк измывается над французами, командует, гонит их на смерть. Он, кстати, вспомнил несколько фраз Пикара:
— Домбровский осквернял великие слова «нация», «патриотизм», и я был готов на все, чтобы убрать его! Вы не имеете права со мной ничего сделать, — убежденно закончил он. — Я требую суда!
— Мы тебе сейчас устроим суд, — сказал Артур и обратился к своим спутникам: — Граждане, пусть каждый ответит так, как подсказывает ему совесть коммунара, — что сделать с этим человеком?
— Чего он твердит: поляк, поляк! Да будь Домбровский хоть китаец, хоть негр, нам наплевать: Домбровский наш, вот что главное! — сказал стоявший рядом с Артуром старик с баррикады улицы Тарани. — Убить Домбровского не смог, так стал народ мутить. В воду его с камнем на шее.
— Ты кто?
— Я Август Пино, ткач фабрики гобеленов.
— Следующий.
— Я бронзовщик из квартала Вожирар — Жак Марли. Требую расстрелять этого шпиона. Он говорит, что Домбровский его враг, а у нас с Домбровским нет разных врагов.
— Я маляр. Меня звать Майер. Граждане предыдущие ораторы правы. Довольно Коммуне церемониться с предателями!
И даже теперь Макс Вессэ не думал о смерти. Весь вопрос в том, как он спасется. Руки его легли на перила. Прыжок, и он в воде. Но это был риск, а у него имелось в запасе еще безошибочное средство. И потом он надеялся на Артура Демэ: журналист не допустит расстрела — ведь Коммуна отменила смертную казнь.
— Я Луи Рульяк. Работал мебельщиком в мастерской Кодэ. Граждане, я был ординарцем Домбровского. Мы поймали эту гадину в штабе, когда он покушался на Домбровского. — Голос его сорвался, он махнул рукой.
— Да что там говорить! — воскликнул маляр.
— Я Артур Демэ, журналист. Я француз, мы все здесь по национальности французы. Нас хотели на этом купить. Нет. Поздно. Мы уже поняли, что людей разделяют не пограничные столбы, а баррикады. Я требую расстрела.
Но Вессэ все еще не верил.
— Я все расскажу… я был обманут. Они меня заставили. — Слова у него наскакивали одно на другое, он боялся, чтобы его не прервали. — Неужели вы убьете француза из-за какого-то поляка? Будьте великодушны! Коммуна отменила смертную казнь!
— Коммуна ошибалась, — сказал маляр.
— Она была слишком великодушна, — сказал Артур.
Вессэ пытался выпрямиться, но отвратительная слабость свела ему мышцы. «Надо было прыгать в воду», — вяло подумал он. Он ошибся, надеясь на их милосердие. Они стали не теми, что были неделю тому назад. «Тьер тоже ошибся…» — И это было его последней мыслью.