Она разводила огород, консервировала овощи, колола дрова, шила одежду — короче, делала все, что делает женщина, когда ей приходится жить без мужчины, одной, вдали от мира, и растить детей, отдавая им лучшее, что у нее есть. Она была очень спокойной и много читала.
Такую жизнь она вынашивала девять месяцев в году — как особого рода беременность, — после чего нанимала мексиканку, чтобы та смотрела за детьми, и уезжала в Лос-Анжелес, где, произведя с собой физическую и духовную трансформацию, превращалась в очень дорогую девушку по вызову, специализирующуюся на экзотических удовольствиях для тех мужчин, которым для исполнения изощренных фантазий нужны красивые женщины.
Она делала все, чего хотели мужчины. Они платили ей сто долларов, а иногда и больше, за то, что она давала им возможность чувствовать себя комфортно и не стыдиться своих желаний — если же мужчины хотели, наоборот, почувствовать дискомфорт, она и это делала, и иногда ей платили дополнительно именно за то, что она позволяла им почувствовать себя дискомфортно.
Элизабет была высококвалифицированным специалистом, работала три месяца в году и делала на этом деньги. Потом возвращалась в Биг Сур, распускала по плечам длинные волосы, вела жизнь, наполненную физическим и духовным созерцанием, и не переносила, когда убивают живых существ.
Она была вегетарианкой и позволяла себе единственную слабость — яйца. Во двор, где играли ее дети, часто заползали гремучие змеи, но она их не трогала.
Старшему сыну было одиннадцать лет, младшему шесть, и змеи вокруг водились в изобилии. Они приползали и уползали, словно мыши, но никогда не прикасались к детям.
Ее муж погиб в Корее. Больше о нем ничего не известно. Она переехала в Биг Сур после его смерти. Она избегала о нем говорить.
Мы ехали к ее дому. До дома было двенадцать миль по хайвею и потом еще несколько миль вдоль темного каньона. Приходилось внимательно следить за дорогой. Здесь очень легко пропустить нужный поворот. Наша максимальная скорость по хайвею составляла не больше двадцати миль в час. Мы доехали до ее дома, остановили машину, Ли Меллон вылез, а я слез. Мы были слаженной командой.
Между деревьев мы увидели длинную веревку с бельем. Ветра не было, и белье висело неподвижно. Во дворе были разбросаны игрушки, и стояли дкорации из песка, которые дети соорудили для какой-то игры — среди декораций валялись оленьи рога и ракушки, но игра выглядела настолько странно, что никто, кроме самих детей, не мог бы объяснить, что это такое. Возможно, это вообще была не игра, а кладбище игр.
Машины Элизабет не было. Стояла тишина, нарушаемая лишь кудахтаньем кур за загородкой. Там с важным видом и производя много шума, расхаживал петух. Дома никого не было.
Ли Меллон смотрел на петуха. Сначала он решил его украсть, потом решил оставить ей на кухонном столе деньги и записку, в которой сообщалось бы, что он покупает петуха за такую-то сумму, потом он решил, что ну его к черту. Пусть петух остается там, где был. Он слишком велик для Ли Меллона. При этом все происшедшее и описанное происходило только у него в голове, поскольку Ли Меллон не произнес ни слова.
Наконец он воспользовался своим даром речи и вымолвил:
— Никого нет дома, — это и спасло петуха, которому предстояло теперь жить долго, умереть своей смертью и быть похороненным на детском кладбище игр.
Конец $6.72
Когда мы вернулись к себе, и Ли Меллон вылез из грузовика, а я слез, стало заметно, что в глотке Ли Меллона выстроило себе гнездо желание выпить. Мысли о хорошей выпивке птицами летали у него в глазах.
— Жаль, что ее не было дома, — сказал Ли Меллон, подбирая с земли камень и швыряя его в Тихий океан. Камень не достиг океана. Он приземлился на кучу из семи миллиардов других камней.
— Да-а, — сказал я.
— Может, что-то и получилось бы, — сказал Ли Меллон.
Я точно знал, что ничего бы не получилось, но все же сказал:
— Да-а, если бы она была дома…
Птицы по-прежнему летали у него в глазах стаями пьяных искр и прятали под крыльями стаканы. Над океаном строился туман. Строился не как жалкая лачуга, а как шикарный отель. Гранд-Отель Биг Сура. Скоро закончат отделочные работы, отель поднимется над стеной ущелья, и все исчезнет, заполненное стаями дымчатых коридорных.
Ли Меллон явно нервничал.