— Нет, нет, нет!!!! — замахал обеими руками Эдик, и «парализованной» тоже: она у него просто онемела.
— Тогда приступим. Сообщи, что собачка оказалась именно такой, какая требовалась.[12]
Почти без запинки Суслик повторил текст шифровки, не понимая, конечно, её содержания, спросил:
— Неужели нельзя найти мне замену? Нервы… голова…
— Замена будет, но тогда тебя не будет, — уверенно пообещал Сынок. — Приведи в порядок собачку, чтобы она не искусала меня.
— Ничего не получится. Я полностью дисквалифицировался.
Сынок взял его обеими руками за горло и спокойно приказал:
— Попробуй. Собачка мне нужна. Я без неё отсюда не выйду.
— Дайте… подышать… и больше так… не… а то…[13]
— Дыши, дыши, а потом займись делом.
— Может… в клет… ке… уне…сёте?
— Тогда мы оба с тобой окажемся в клетке. — Сынок недобро усмехнулся. — Я не понимаю, что ты трусишь. Дело у нас поставлено прекрасно. Тебя за много лет не засекли. Я здесь устроился так, что даже в мечтах не мог представить. Но стоит тебе сделать хотя бы миниатюрную глупость, не говоря уже о крупной подлости, ведь ты всего лишишься, в том числе богатства и жизни.
— Не пугайте меня, пожалуйста, — плаксиво попросил Эдик. — Я попробую применить чужой метод на малюсенькой собачке, злобной, как взрослый тигр-людоед. Вы берёте кастрюлю…
— Кастрюлю?! Зачем?!
— Я выпускаю собачушку, вы накрываете её кастрюлей, а вот что делать дальше, я не знаю.
— Если ты вздумал шутить…
— Мне не до шуток. Я и так…
И тут раздался дверной звонок.
— Открывай! — приказал Сынок. — Я спрячусь! Да перестань ты дрожать! Это же кто-нибудь из твоих клиенток! Иди!
Шатаясь и держась рукой за стену, шпион Суслик, вернее, снова собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт, пошёл к дверям, открыл.
Перед ним стоял, смущенно улыбаясь, Григорий Григорьевич. Он вежливо проговорил, входя в прихожую:
— Я всё-таки решил ещё раз обратиться к вам.
— Нет, нет, нет! Я больше не практикую. Мне необходим длительный пассивный отдых. Я взвинчен.
— Не надо никакой практики. А отдых лучше активный. А мне нужна собачка. Она у вас наверняка имеется. Продайте. И отдыхайте.
И тут Эдика осенило. Он торопливо, радостно заговорил:
— Будет, будет у вас собачушка именно такая, какая вам требуется! Завтра! А сейчас вы помогите мне при помощи вашего кастрюльного метода вылечить одну собачушку. Она приготовлена мною для очень важного клиента. Да, да, такого важного, что от него зависит судьба меня и моей квартиры. А я в благодарность вам завтра же продам, и не очень дорого, великолепный экземпляр, который мне завтра доставят.
— Согласен, — подумав, ответил Григорий Григорьевич. — Такой вариант меня вполне устраивает. И метод кастрюльный ещё раз проверим, и собачка у меня будет. Давайте вашу больную.
— Она у меня в специальной комнатке. Пройдемте.
— Нет, кастрюльный метод я применяю только на кухне! — И Григорий Григорьевич прошёл туда, где, по его предположениям, должна была находиться кухня.
В этом огромном помещении он долго искал глазами кастрюлю и вдруг в большом длинном зеркале увидел, что за оконной портьерой стоит человек в зеркальных очках и с ножом в руке.
Ветеран войны и службы в милиции, Григорий Григорьевич будто бы никого и ничего не заметил, только мысленно приказал себе: «Гриша, главное — не волноваться. Забудь о своих годах, нездоровье, выполняй долг!»
Ну, а пока Григорий Григорьевич ищет подходящую кастрюлю, а малюсенькая собачушка ярится в клетке, словно взрослый тигр-людоед, мы, уважаемые читатели, успеем вернуться в квартиру Иллариона Венедиктовича, куда только что пришёл Гордей Васильевич и дверь которому открыл Роман, загримированный под своего отца и в его мундире.
— Хорош, хорош! — презрительно бросил гость. — В честь приезда сына напялил генеральский мундир да ещё решил меня разыграть! Делать тебе больше нечего, пенсионер-тунеядец! Где Роман?
— К вашим услугам, Гордей Васильевич, — своим голосом ответил Роман, — рад вас видеть. А папуля мой на кухне. Прошу взглянуть. Он уверял меня, что ваш визит необходим.
Лапа, всё лицо в синяках, покорно сидел и, увидев друга, даже не пошевелился.
— Здорово, Лапонька, — сказал Гордей Васильевич, сдерживая подступающий гнев, — в детстве, помнится, тебя так ни разу не молотили.
— Тем более, что инициатором молотения был твой внук, — ответил Илларион Венедиктович.
— Добился своего, значит? — всё ещё еле сдерживая подступающий гнев, спросил Гордей Васильевич. — А Ромку-то зачем в свой мундир вырядил да ещё под себя подкраситься велел?