— Вы знали, Петр Петрович, что он не мой сын?
— Да как вам сказать… У нас было мало сведений о майоре Серже фон Ллойде. Но иначе мы поступить не могли. Мы берегли ваше изобретение. Вот как примерно выглядел бы ваш Серёжа, если бы дожил до наших дней. Это удалось установить нашим специалистам по детскому снимку. — Петр Петрович протянул фотографию.
С неё смотрел молодой Иван Варфоломеевич.
— Полюбуйся, Гордеюшка… Простите, не обращайте внимания, я скоро… — По щекам Ивана Варфоломеевича текли слёзы. — Ведь сейчас мой, родной, настоящий… будет со мной всегда… — Он не сводил глаз с фотографии. — Зато я теперь представляю, что такое отцовское счастье…
Когда друзья остались вдвоём, Гордей Васильевич спросил:
— Тяжело тебе пришлось?
— Знаешь, я его нисколько не боялся даже тогда, когда он уже ничего не скрывал. Но, понимаешь ли, до самого последнего момента… всё ещё надеялся… А почему ты сразу стал подозревать, что это не мой сын?
— Не знаю. Но был твёрдо убежден.
Их беседа была прервана приездом врачей. Исследовали они Ивана Варфоломеевича довольно долго. Он терпеливо сносил всё, хотя несколько раз повторил:
— Нормально себя я чувствую… Вот отдохну немного…
Однако врачи были другого мнения: полежать не менее недели, если есть необходимость, сегодня же пришлют дежурить медсестру.
— Сегодня не надо, — сказал Гордей Васильевич, — я с ним побуду, а завтра вам позвоню.
После ухода врачей Иван Варфоломеевич сердито проговорил:
— Обычная врачебная перестраховка. У меня, например, зверский аппетит. Хочу жареной картошки с луком!
— Это я мигом организую. Только вот домой позвоню и Лапе. Кстати, а с ним что ты намерен делать?
— Поживём — увидим. Я уже дал задания сотрудникам произвести кой-какие расчеты и опыты. Да и сам завтра же займусь этим. Неясно одно: останется он в детстве или быстро вернется обратно в старость… Вот зверюшки-игрушки уже в принципе получились!
Друзья с великим удовольствием ели жареную картошку, попивали ароматный чай и умиротворенно беседовали.
Суть их длиннейшей беседы свелась к одному: неизвестно, какая судьба ждёт Лапу, а вот доказать потомчикам, что детство надо ценить, прожить его с пользой для людей, весело прожить и интересно, чтоб оно в памяти навсегда осталось, — этому надо посвятить всю свою жизнь.
Если бы кто-нибудь мог взглянуть на них со стороны, то ни за что бы и не подумал, что недавно эти двое старых людей пережили немалые потрясения: так благодушно они выглядели.
Но быть такими долго они не могли, и вот уже Гордей Васильевич спросил, стараясь, правда, скрыть беспокойство:
— А всё-таки что может ожидать нашего дорогого Лапу? Какие варианты?
Иван Варфоломеевич словно только и ждал подобного вопроса, легко встал, быстро прошёлся взад-вперёд мимо Гордея Васильевича и ответил озабоченно:
— Эти варианты у меня из головы не выходят. Но всё они сводятся к одному: кто окажется сильнее — шестидесятишестилетний генерал-лейтенант в отставке Илларион Венедиктович Самойлов или десятилетний мальчишка Лапа.
— В каком смысле?
— В нём живут сейчас как бы два человека, и он сам это прекрасно ощущает. И вот кто из них возьмет верх… Мой эликсир на мозг не должен действовать. Значит, Илларион Венедиктович должен контролировать действия Лапы.
В наступившем молчании телефонный звонок прозвучал необычно громко и резко. Иван Варфоломеевич бросился к аппарату, схватил трубку и выкрикнул:
— Я слушаю!
Гордей Васильевич непроизвольно поднялся.
А Иван Варфоломеевич сел. Он слушал, полуоткрыв рот, и внешне был спокоен, как бывает при серьёзной опасности, когда нет смысла расстраиваться, а надо действовать.
— Сейчас мы приедем, — произнес он в трубку и осторожно опустил её на рычаг. — Ничего страшного, Гордеюшка, не случилось. Просто Лапа убежал из дома без разрешения. С детьми это бывает. Едем!
— Подожди, подожди! — Гордей Васильевич даже попытался усадить друга. — Во-первых, тебе необходим покой…
— Во-первых, в-третьих, в-десятых, в-сотых, в-тысячных, в-миллионных, у меня одна забота — Лапа! И не делай из меня этакого немощного старца! Вот Лапа, этот старенький, маленький негодник… Идём, идём!
По улицам они почти бежали. Гордей Васильевич всё время повторял:
— Осторожней, Иванушка… осторожней…
— Отстань, Гордеюшка…. отстань.