— Тогда я сам! — Гордей Васильевич взял ножницы и стал отхватывать прядь за прядью, приговаривая: — Распустили обормота до невозможности… вырастили потомчика… Бандитом решил стать! Позорить мои седины! Доканчивайте про-це-ду-ру!
— Да, да… после вашей… работы… — бормотал перепуганный и оскорбленный Илья Ильич. — Приведу… хотя бы в порядок… этот ужас… это издевательство…
— Никакого ужаса! — отрезал Гордей Васильевич. — Никакого издевательства! Наоборот! Авось возьмется за ум, если он у него, конечно, имеется!
А Робик и впрямь испытывал ужас. Он ведь в ТРЕХ зеркалах вынужден был наблюдать, как лишался своего единственного достоинства, как постепенно под опытными руками Ильи Ильича обнажался череп, очертаниями похожий на дыню.
— Прекрасно! Великолепно! Неповторимо! Беспрецедентно! — хохотал Гордей Васильевич после каждого своего слова. — Теперь попробуй руководить бандой! Засмеет она тебя! Шефчик! Всю твою банду остригу, если потребуется! Собаки на улицах и те над тобой хохотать, будут! По-собачьи, конечно! Понимаете, Илья Ильич, нет теперь никакой управы на этих потомчиков! Бандиты молокососные!
— Но ведь это же, наверное, игра… — жалобно промямлил парикмахер в отставке. — При чём здесь прекрасные волосы? Мальчики, видимо, хотели поразвлечься…
Робик вытолкнул наконец-то платок изо рта, и оттуда вырвался такой вооооОООООООпль… Ну, примерно, если бы его издавали четверо: один — орал, второй — хрипел, третий — стонал, четвёртый — визжал…
— Позвольте развязать его? — дрожащим голосом спросил Илья Ильич. — Соседи подумают… у меня репутация…
— Освобождайте преступника!
Парикмахер в отставке суетливыми движениями развязал Робика и получил удар кулаком по голове.
— Мальчик, видимо, немного поразвлекся, — насмешливо констатировал Гордей Васильевич.
А Робик с тем же воооооооООООООООплем бросился на деда, но тот схватил его за ухо и приподнял так, что внук стоял на цыпочках, боясь шевельнуться.
— Здесь вопить прекрати. Иди вопить домой. Там, кстати, тебя и пожалеют, хотя вряд ли смогут утешить.
Робик умчался с небольшим воооплем. Потирая голову, Илья Ильич участливо поинтересовался:
— Что теперь будет с бедным мальчиком?
— Жизнь будет продолжаться своим чередом, — философски произнес Гордей Васильевич. — А у нас в семье сейчас будет скандальчик. Да ещё какой. Под прекрасной-то шевелюрой обнаружилось — что? Обыкновенная дыня!
— Что вас вынудило к этому? — Илья Ильич всё ещё не мог прийти в себя.
— Сложные и глубокие раздумья и переживания. Кроме того, стыд и ощущение позора. Задавив в себе жалость и не найдя другого выхода, я решился на… процедуру. Спасибо вам, дорогой Илья Ильич, за помощь, а внука моего извините за рукоприкладство. Спокойной ночи.
Не сочтите, уважаемые читатели, что я выдаю поступок Гордея Васильевича за образец. Да он и сам не был до конца уверен, что совершил педагогически правильное мероприятие, но терпение его истощилось. Кроме того, в своем безобразном поведении плохие люди никогда не задумываются над последствиями, — так почему, наказывая их, надо учитывать, какое это произведет на них впечатление?
Тут в квартиру Ильи Ильича ворвалась Робикова мама, вся в слезах и драгоценностях, громко и достаточно истерически рыдая. Она стала складывать прекрасные сыновьи волосы (Илья Ильич бросился помогать) в урну, похожую на вазу, и сквозь рыдания бормотала:
— И-и-изувер… и-и-изверг… и-и-истязатель… я тебе этого не прощу этого… так и-и-изуродовать ребёнка… у-у-уничтожитель красоты…
— Отрастут, — спокойно сказал Гордей Васильевич. — Раньше он был изувером, извергом, истязателем. Хватит. Поизуверствовал, поизвергал, поистязал. Пора и прекратить. Идём домой, доченька. Там порыдаешь,
К их возвращению Робик практически выорался, только всхлипывал, лежа на тахте.
Папа сидел у него в ногах, бормотал:
— Успокойся, успокойся, успокойся… мы с мамой что-нибудь придумаем… походишь пока в английском беретике… Гордей Васильевич, вы хотя бы отдаёте себе отчет в том, ЧТО вы натворили?
— Честно говоря, не совсем, — признался Гордей Васильевич. — Я не настаиваю на абсолютности своей правоты. Зато я сверхабсолютно убежден, что ваш сынок, являющийся, к сожалению, и моим внуком, растёт редкостным обормотом. А вы и я поддерживаем развитие его обормотизма. Вот я и попробовал кое-что предпринять. Может быть, цель оправдает средство.
Мама хотела погладить голову любимого Робика, но в испуге отдёрнула руку и воскликнула: