Василий Шукшин
ГЕНЕРАЛ МАЛАФЕЙКИН
Мишка Толстых, плотник СМУ—7, маленький, скуластый человек с длинными руками, забайкальский москвич, возвращался из гостей восвояси. От братца-ленинградца. Брат принял его плохо, сразу кинулся учить жизни… Мишка обиделся, напился, нахамил жене брата и поехал домой в Москву.
К поезду пришел раньше других. Вошел в купе, забросил чемодан наверх, попросил у проводницы простыни и одеяло. Ему сказали: «Поедем, тогда получите простыни». Мишка снял ботинки и прилег пока на матрац на верхней полке. И заснул.
Проснулся ночью. Под ним во тьме негромко разговаривали двое. Один голос показался Мишке знакомым. И говорил больше как раз этот, знакомый голос. Мишка прислушался.
— Не скажите, не скажите, — негромко говорил голос, — не могу с вами согласиться. У меня же бывает то и дело: вызываешь его, подлеца, в кабинет: «Ну, что будем делать?» Молчит. «Что будем делать-то?!» Молчит, жмет плечами. «Будем продолжать в том же духе?» Гробовое молчание.
— Это они мастера — отмолчаться, — поддержал другой голос, усталый, немолодой. — Это они умеют.
— Что вы! Молчит, как в рот воды набравши. «Ну, долго, — спрашиваю, — будем в молчанку играть?»
Мишка вспомнил, чей голос напоминает этот голос внизу: Семена Иваныча Малафейкина, московского соседа из 37-го дома, нелюдимого маляра-шабашника, инвалидного пенсионера. С этим Семеном Иванычем Мишка один раз вместе халтурил: отделывали квартиру какому-то большому начальнику. Недели полторы работали, и за все это время Малафейкин сказал, может быть, десять слов. Он даже не здоровался, когда приходил на работу. На вопрос, почему он молчит, Малафейкин сказал: «У меня грудь болит с вами трепаться». Но этот, внизу это, конечно, не Малафейкин… Но до чего похож голос. Поразительно.
— «Ведь я же тебя, подлеца, из Москвы выселю! — говоришь ему. — Выведешь ведь из терпения — выселю!» — «Не надо», — просит. «А-а, открыл рот!.. Заговорил?»
— Случается, выселяете?
— Мало. Их же и жалко, подлецов. Что они там будут делать?
— Господи!.. Да нам полно людей требуется!
— А вы что там с ними будете делать? Самогон варить? Двое внизу начальственно — негромко, озабоченно — посмеялись.
— Да-а… У нас тоже хватает этого добра. А как вы боретесь с такими?
— Да как… Профилактика плюс милиция. Мучаемся, а не боремся. Устаем. Приедешь на дачу, затопишь камин, смотришь на огонь — обожаю, между прочим, на огонь смотреть, — а из огня на тебя… какое-нибудь мурло смотрит. «Господи, — думаешь, — да отстанете вы от меня когда-нибудь!»
— Как это — смотрит? — не понял другой, усталый собеседник. — Мысленно, что ли?
— Ну, насмотришься на них за день-то… Они и кажутся где попало. У вас дача каменная?
— У меня нету. Я, как маленько посвободнее, еду в деревню к себе. У меня деревня рядом. А у вас каменная?
— Каменная, двухэтажная. Напрасно отказываетесь от дачи — удобно. Знаете, как ни устанешь за день, а приедешь, затопишь камин — душа отходит.
— Своя?
— Дача-то?
— Да.
— Нет, конечно! Что вы! У меня два сменных водителя, так один уже знает: без четверти пять звонит: «Домой, Семен Иваныч?» — «Домой, Петя, домой». Мы с ним дачу называем домом.
Мишка наверху даже заворочался — рассказчика-то тоже Семеном Иванычем зовут! Как Малафейкина. Что это?
А Семен Иваныч внизу продолжал рассказывать:
— «Домой, — говорю, — Петька, домой. Ну ее к черту, эту Москву, эту шумиху!» Приезжаем, накладываем дровец в камин…
— А что, никого больше нет?
— Прислуги-то? Полно! Я люблю сам! Сам накладываю дровец, поджигаю… Славно! Знаете, иногда думаешь: «Дана кой черт мне все эти почести, ордена, персоналки?.. Жил бы вот так вот в деревне, топил бы печку».
Усталый собеседник тихо, недоверчиво посмеялся.
— Что, не верите? — негромко воскликнул Семен Иванович, тоже, наверно, улыбаясь. — Я вам точно говорю: бросил бы, все бросил бы!
— Что же не бросаете?
— Ну… Все это не так просто, как кажется. А кто позволит?
— То-то и оно, — вздохнул собеседник. — Я тоже, знаете…
— Наоборот, предлагают повышение. Ну, думаю, нет: у меня от этих дел голова кругом. Спасибо.
— Сейчас, наверно, на этом совещании были, в связи с… Я что-то такое краем уха…
— Нет, я по другим делам. Там у нас хватает… А как же, и отдыхаете у себя в деревне? И летом?
— Почти всегда. Уезжаю к отцу — рыбачим…
— Нет, я в санаториях.
— Где? В Кисловодске?
— И в Кисловодске.
— В основном корпусе?
— Нет, у нас там свой корпус есть.
— Где?
— Не доезжая Кисловодска.
— Где же? Я там все окрестности излазил.
Семен Иваныч посмеялся.
— Нет, тот корпус вы не знаете. Его с дороги не видно.
Помолчали.
— За забором, — пояснил Семен Иваныч.
— А-а… — неопределенно как-то сказал усталый собеседник. И опять замолчал.
Семена Иваныча это молчание как будто обеспокоило.
— Скучновато только, честно говоря, — продолжал он. — Ну буфет: шампанское, фрукты, пятое-десятое… Не в этом же дело! Надоедает же.
— Конечно, — опять очень неопределенно сказал усталый. — Я ничего не имею… Фильмы демонстрируют?
— Ну!.. Но мы знаете, что делаем? Мы эти обычные манкируем, а собираемся одни мужчины, заказываем какой-нибудь такой… с голяшками… Не уважаете? — Семен Иваныч неуверенно посмеялся. — Интересно вообще-то!
Собеседник никак не откликнулся на это. Молчал.
— А? — спросил Семен Иванович встревоженно.
— Что? — сказал собеседник.
— Не уважаете с голяшками?
— Да я их… это… я их мало видел.
— Ну что вы! Это, знаете, зрелище! Выйдет такая… черт ее… вот уж она виляет, вот виляет, своим этим… Любопытно. Нет, это зрелище, чего ни говорите.
— Совсем голые?
— Совсем!
— А как же… разве у нас снимают такие фильмы?
Семен Иваныч без опаски, с удовольствием засмеялся.
— Это ж не наши. Это оттуда.
— А-а, — сказал собеседник. — Там — да… Конечно.
— Нет, умеют, умеют, черти. Ничего не скажешь. Но, знаете, что я вам про все это скажу: красиво!
— Я ничего! — испуганно сказал собеседник.
— Но в душе, наверно, осудили меня.
— Я? Да почему!..
— Осудили, осудили. Не осуждайте. Не торопитесь. Не завидуйте Семену Иванычу… Вы же не видите, как Семен Иваныч потом за столом буквально засыпает. Сидишь, изучаешь дело… С вами можно откровенно?
— Да зачем? — торопливо, без всякой усталости сказал собеседник. — Я прекрасно понимаю. Мне самому приходится…
— О, разумеется! Разумеется, вам тоже приходится недосыпать, недоедать… Ах мы, бедненькие! А потом отвернемся и пальцем покажем: генерал, пузо отвесил. Вы видели у меня пузо?
— Да нет, почему?! — собеседник явно растерялся. — Я как раз ничего не имел… Дело же не в этом…
— А в чем? — жестко спросил Семен Иваныч.
— Ну как?..
— Как?
— Не в том дело, кто генерал, кто не генерал. Все мы, в конце концов, одно дело делаем.
— Да что вы говорите! Смотрите-ка, я и не знал. Неужели все?
Собеседник молчал.
— А? — переспросил Семен Иваныч. Непонятно, почему он рассердился.