Кого другого за «ремингтон» усадить? Техника тонкая, как бы не напортачил…
И тут Леонид понял, что его смущало. Каблучки! Хотели бы «хвост» пустить, иную, удобную, обувку девице бы подобрали. А вдруг он в бега ударится? Хотели бы прикончить – прикончили, быстро и без всякого «тук-тук». Значит, не просто следят – знак подают. Поимей, мол, в виду, товарищ, не один ты на белом свете. Мы здесь, мы рядом, по следу идем, в затылок дышим.
Рука вновь скользнула в карман за платком. Жаркая ночь, душная, а пиджак не снимешь. И оружие не поможет, ни то, что у пояса, ни «бульдог» под мышкой. У той, что за ним идет, ушки на макушке. Снимет свои «тук-тук» – и в ближайший переулок нырнет, не найдешь и не догонишь.
Он оглянулся на ходу, скользнул взглядом по густой вязкой темноте, вспомнил, чему старшие товарищи учили… Нет, одному не справиться. Знать хоть бы, кто эти затейники! Местным бандитам-душегубам на нервах играть ни к чему, не их метода. Сявки да «деловые» тишину любят да внезапность. А если не бандиты? Тогда дело совсем плохо, считай, хуже некуда. Или бравые ребята из ГПУ – или свои, из Третьего отдела ЦК, именуемого также Цветочным. Эти могут, эти на выдумки горазды.
А причины есть?
Леонид вновь скривил губы улыбкой. Это кто бы спрашивал! Даже искать не стоит, сто причин имеется – и еще дюжина в запасе. Скажем, недавний разговор в кабинете товарища Кима. Днем поговорили, а вечером он впервые услыхал за спиной легкий стук.
Может, и это совпадение?
Может…
3
– Товарищ Москвин? Не заняты? Загляните ко мне на второй этаж. И захватите документы по предложению Резунова.
– Понял, товарищ Ким. Иду.
Леонид, положив телефонную трубку, отставил в сторону недопитую кружку чаю, пружинисто встал, одернул гимнастерку. Теперь бумаги. Письмо от члена РКП(б) с мая 1920-го Резунова Богдана Ивановича прислали с курьером всего час назад, значит, оно еще здесь, в кабинете. А если в кабинете, то на столе справа, где лежат еще не просмотренные бумаги.
Кажется, вторая снизу. Есть!
Месяц назад о Техгруппе вспомнили. Сначала прислали двух сотрудников «на укрепление», потом еще троих, а неделю назад, в самом конце июля – еще одного, в качестве, как было сказано в сопроводиловке, «сверхштатного техработника». В результате собралось чуть ли не отделение полного состава. Работать стало легче, зато обнаружился явный недостаток мест – небольшая комната, выделенная группе еще два года назад, оказалась переполнена. Начальство пообещало разобраться, пока же выделило небольшой закуток в том же коридоре – персонально для руководителя Техгруппы товарища Москвина. К комнатке-закутку полагался большой черный телефон, сейф, стол и два стула.
«Ты теперь, товарищ Москвин, совсем начальник, аж страшно», – констатировал Вася Касимов.
Леонид не стал спорить и, оставив за старшего товарища Касимова (дабы не слишком умничал), перебрался в импровизированный кабинет. Сразу же стало скучно, зато появилась возможность спокойно заниматься бумагами. Теперь все входящие просматривались им лично и лишь потом передавались сотрудникам группы для разработки. Сегодняшние бумаги изучить он уже успел, а вот отдать – еще нет.
Тем лучше. Отдал бы он письмо Резунова кому-нибудь длинноногому – и бегай потом за ним по всей Столице.
Леонид, захватив нужную папку, направился в Сенатский корпус. Приказ начальства несколько удивил, но не слишком. На то оно и начальство, дабы чудить. Бумажку туда, бумажку сюда…
Насторожился, лишь войдя в кабинет. Товарищ Ким восседал на подоконнике у открытого настежь окна, дымя английской трубкой. Запах табака показался знакомым – «Autumn Evening», то ли контрабандный, то ли, чем черт не шутит, трофейный. Это было привычно, но вот за столом расположились некурящие.
– Здравствуйте, товарищ Москвин! Проходите!..
Товарищ Ким слез с подоконника, шагнул вперед, резко пожал руку.
– Знакомы?
Леонид уже успел пожалеть, что не отдал письмо кому-нибудь с резвыми ногами. С товарищем Кимом любые вопросы решались просто, но вот гости…
– Знакомы…
Справа – товарищ Лунин, зам председателя ЦКК – РКИ. Ростом невелик, плотью тощ, костью крепок, ликом мрачен. Не иначе товарищ Ким успел скормить гостю целый лимон, причем без сахарина. Но товарищ Лунин – еще не беда, а вот рядом…
– А я, кажется, нет. Здравствуйте, товарищ Москвин. Очень приятно!..
Этот лимона не ел – улыбается, руку трясет. А у самого ручищи – грабли и рукопожатие, словно у кузнеца. Саженный, лицо-череп, кости из-под кожи проступают, глаза глубоко спрятались, смотрят остро, с любопытством. И еще разница: товарищ Лунин стрижен коротко, по-армейски, а вот у этого черная грива чуть ли не до плеч, словно у провинциального трагика.
– На всесоюзную известность не претендую, поэтому представлюсь. Валериан Владимирович…
…Куйбышев, председатель Центральной Контрольной комиссии, ныне, по воле Вождя, объединенной с наркоматом Рабоче-крестьянской инспекцией. Недреманное Око партии.
Виду Леонид не подал, представился в ответ, присел поудобнее, даже достал папиросы, но закурить не решился. Не так что-то. От знающих людей он слыхал, что в прежнее время с Техгруппой тесно работал товарищ Сталин, бывший Генсек. Сам задания ставил, сам принимал отчеты. Но где теперь тот Сталин? И группа где? Ни следочка, ни пятнышка даже.
Сам Леонид решал дела только с товарищем Кимом. Так оно и проще и безопаснее.
Недреманное Око – зачем?
– Как я понимаю, в папке письмо Резунова? – товарищ Ким, пыхнув трубкой, вновь присел на подоконник. – Называется оно, если память не изменяет, «Предложения по совершенствованию проведения партийных мероприятий»?
Память начальству не изменила. На всякий случай Леонид приподнял папку, продемонстрировал – и вновь уложил на зеленое сукно столешницы.
– Дело в том, что у товарищей из ЦКК возник вопрос…
– Да! – Куйбышев встал, расправил широкие плечи. – Понимаете, товарищ Москвин, действительно возник, но не вопрос, а, скорее, мнение. Возникло…
Леонид удивленно моргнул. Такое у начальства случается постоянно, но почему Недреманное Око мнется? Словно не в радость ему это «мнение».
– В общим, мы предлагаем письмо не рассматривать – и отослать в архив.
– А еще лучше – сжечь! – неприятным голосом перебил товарищ Лунин.
Если бы не это, Леонид, пожалуй бы, смолчал. Чего из-за бумажки волноваться? Не первая она и не последняя. Но слишком уж резок был стриженый.
О Николае Лунине товарищ Москвин слыхал немало. На первый взгляд – из героев герой, всю войну прошагал, от самых первых выстрелов на столичных улицах в октябре 1917-го. Если же присмотреться, то и вправду герой: два ранения да еще тиф, еле выходили парня. Все так, только знал Леонид и другое. Был товарищ Лунин комиссаром знаменитой Стальной имени Баварского пролетариата дивизии – той самой, что кровью изошла на Перекопе. Семь раз поднимали бойцов – в лоб да на пулеметы. Хотели и в восьмой, только некого стало.
Погибла дивизия, костьми легла вместе с начдивом, штабом и духовым оркестром. Комиссар же уцелел, вот он, член ЦК товарищ Лунин Николай Андреевич!
Везучий, однако!..
Леонид вновь взял в руки папку с письмом, поглядел на прямое и непосредственное начальство.
– Товарищ Ким! А что, правила изменились? По инструкции после того, как я за входящие расписался, документ находится в полном распоряжении группы. И я, между прочим, за него отвечаю. Или уже нет?
Секретарь ЦК огладил короткую шкиперскую бородку, пожал плечами:
– Правила, товарищ Москвин, не менялись. Письмом Резунова распоряжаетесь только вы.