— Выступить, не поставив в известность непосредственного начальника? — переспросил Раевский. — Нет, сделать этого я не могу.
— Вы должны, полковник, прежде выполнять указ императора! — повысил голос нарочный. — О вашем отношении к государевым приказам я непременно доложу.
В начале декабря 1796 года все полковые командиры получили именные высочайшие указы немедленно возвратиться с полками к российским границам.
6 декабря наместник Кавказа граф Зубов сложил с себя звание главнокомандующего и передал свои полномочия графу Гудовичу, сам же был уволен.
Полки возвращались поодиночке и выходили на Терек, где их ожидал Гудович, пышущий гневом от того, что не ему было вверено начальство над экспедиционным корпусом.
По возвращении в Петербург подполковник Витгенштейн доложил Павлу о своём конфликте с полковником Раевским.
— Это какой же Раевский? — насторожился Павел.
Находившийся в кабинете Кутайсов поторопился с ответом:
— Дальний родственник князя Потёмкина.
Придворный брадобрей знал о нетерпимости Павла к давнишнему фавориту императрицы, о том, что одно упоминание имени Потёмкина приводило государя в ярость.
— И кем же ему доводился Раевский?
— Будто бы внучатым племянником, — последовал ответ.
— Исключить его из воинской службы… Дополните его именем список не нужных армии чинов.
10 мая 1797 года оклеветанный недругами полковник Раевский простился с армией: получил отставку.
Увольнение из армии генералов и офицеров в период царствования Павла приняло массовый характер. За три года со службы уволили 7 фельдмаршалов, 353 генерала, 2260 офицеров. Общее число ушедших из гвардии и армии генералов и офицеров достигало 12 тысяч. Многие генералы и офицеры были посажены в Петропавловскую крепость и находились в ссылке. Такой участи не избежали, в частности, генерал Платов и подполковник Ермолов. Возникла угроза и над братьями Зубовыми: фаворитом Екатерины Платоном, генерал-аншефом Валерианом, полковником Николаем — зятем Суворова. Не избежать бы им тюремной решётки или далёкой ссылки, если б не защита генерала Палена. Являясь войсковым начальником Петербургского гарнизона, он втайне готовил свержение Павла, ненавистного многим. Братьям Зубовым он отводил особую роль.
Суворов, получив скорбное известие о смерти императрицы Екатерины, писал своему управляющему имением Хвостову: «Сей день печальный! Я отправил ноне заутрени без собрания, один в алтаре на коленях с слезами…»
Почитая память покойной, Суворов распорядился выдать всем своим крестьянам по рублю в счёт годового оброка.
А обещание, которое дал Павел в день смерти матери, он выполнил. Вскоре он подписал рескрипт о награждении Николая Зубова за верную службу высшим российским орденом Андрея Первозванного. Такой награды удостаивались за исключительные боевые победы высшие должностные лица, большие генералы. На сей раз орден получил полковник.
Часть вторая
САГА О СУВОРОВЕ
Коронация императора
конце марта 1797 года в Москве состоялась торжественная церемония принятия монархом власти, его коронация, узаконенная ещё Петром Великим. Все царские особы неукоснительно блюли её: Екатерина Алексеевна и малолетний Пётр Второй, Анна и Елизавета Петровны и Екатерина Вторая тоже. Торжество происходило в Успенском соборе седого Кремля в строгих правилах.
Москва в сравнении с Петербургом выглядела обветшалой и неухоженной. Даже в Кремле, к неудовольствию Павла, не нашлось достойного места для размещения государя и его многочисленной свиты.
— Во всём городе да невозможно найти покой! Ищите! — возмутился он.
Решили расселить прибывших в загородном Петровском дворце, самому же императору предоставить недавно отстроенный князем Безбородко роскошный особняк.
— Прежде надобно его посмотреть, — проворчал Павел.
Он сам поехал туда. Особняк и в самом деле был великолепен. Всё в нём радовало глаз: искусно выложенный цветной паркет, мраморные колонны, картины в золотых багетах, изразцы в сочных красках. А вокруг строения парк с вековыми и недавно высаженными заморскими деревьями, затейливыми дорожками и напоминающими ковёр газонами.
Такая красота не могла не понравиться даже Павлу.
— Я покупаю его, князь, — заявил он, не глядя на Безбородко. — Надеюсь, казна вас не обидит.