Адмирал Нельсон допоздна сидел в каюте за столом, старательно выводя на бумаге неровные строчки. Писал он левой рукой, поставив тяжёлый шандал[18] на край листа. Перо скрипело, брызгало чернилами, и, чтобы избежать пачкотни, он то и дело посыпал бумагу песком и тут же стряхивал его на пол. Он торопился, чтобы закончить письма до рассвета: утром в Англию уплывало почтовое судно.
В ночной тишине слышался раскатистый гул волн осеннего Средиземного моря. Мощные удары сотрясали корпус корабля, пенистые гребни взлетали до самых иллюминаторов, омывая стёкла. Где-то натужно скрипело.
Свет свечей шандала падал на худощавое лицо адмирала, на его удивительно схожий портрет в изящной рамке, лежавший на столе. Опытный художник сумел передать не только внешнее сходство, но и характер человека: открытый лоб, нос с лёгкой горбинкой, чувственные губы с характерными складками в уголках, какие бывают у людей с сильной волей и решительных. Голова повёрнута слегка вправо, скрыв глаз.
Этот глаз сейчас был прикрыт чёрной повязкой. И правый рукав белой рубахи пришпилен у плеча булавкой, а конец его заправлен под ремень форменных адмиральских шаровар.
Адмирал Нельсон командовал английской эскадрой и за последние годы не раз добивался успехов в морских сражениях против французского и испанского флотов. Он снискал славу первоклассного моряка. О нём даже слагали стихи и песни. «Не было в мире подобного ему флотоводца», — утверждали журналисты в газетах. Моряки его боготворили. Плавать под его флагом считалось не только удачей, но и счастьем.
Человек отменной храбрости и большого опыта, Нельсон выходил победителем в, казалось бы, самой безысходной обстановке. Свою жизнь с морем он, сын священника, связал с детства. Двенадцатилетним подростком ступил на палубу судна, которым командовал родной дядя. В пятнадцать лет участвовал в большой экспедиции у берегов Америки, выискивал северный морской путь из Атлантического океана в Тихий. В девятнадцать в чине лейтенанта был командиром брига, а потом и более крупного судна — фрегата, обнаружив качества умелого моряка. В сражении у Корсики он потерял правый глаз, у острова Тенериф — правую руку. В августе 1798 года, командуя эскадрой, Нельсон совершенно разгромил французскую эскадру и при этом получил ранение в голову.
Часы мерно отбили двенадцать раз, им отозвался корабельный колокол, отзвонив положенные склянки, донеслась команда вахтенного офицера.
Закончив писать, адмирал вывел адреса. Одно письмо направлялось в Адмиралтейство, второе — в местечко Барнем-Торп, где был приход его отца-священника, третье — жене, Фанни, терпеливо ожидавшей от него вестей, а ещё больше его самого, бывавшего дома гостем. Прежде чем запечатать последнее, четвёртое письмо, он не спеша перечитал его:
«…В Европе нет человека, который любил бы Вас, как я. Все восхищаются Вашими великими и блистательными подвигами. Это делает и Нельсон. Но он Вас любит за Ваше презрение к богатству… Я знаю, что мои заслуги не могут равняться с Вашими… Нынешний день сделал меня самым гордым человеком в Европе. Некто, видевший Вас в продолжение нескольких лет, сказал мне, что нет двух людей, которые бы наружностию своею и манерами так походили друг на друга, как мы. Мы непременно друг другу родня, и я Вас убедительно прошу никогда не лишать меня дорогого наименования любящего Вас брата и искреннего друга…»
В сложенный лист письма Нельсон поместил свой портрет, написав на нём: «Генералиссимусу Суворову от любящего брата».
Совсем недавно адмирал узнал о возведении российского полководца в высочайшее звание и не мог отказать себе в удовольствии поздравить полководца, а заодно, назвавшись братом, приобщить свои успехи к его победам.
Растопив сургуч, он опечатал конверты кольцом-печаткой, оставив инициалы Г и Н: Горацио Нельсон.
— Передайте письма почтальону, — сказал он вошедшему матросу и снял со спинки стула сюртук.
— Разрешите помочь, — шагнул к нему вестовой.
— Не надо. Я сам.
В назначенный час от адмиральского корабля отчалила шлюпка с мешками писем. По команде мичмана матросы ударили вёслами, направляясь к двухмачтовому бригу. Мешки подняли на борт, и на судне послышались команды, захлопали на ветру прямые паруса. Развернувшись, бриг лёг на курс к далёким родным берегам.
Глядя на удаляющееся судно, адмирал вспомнил о Фанни, пребывавшей в одиночестве в поместье. Его оделили им, когда вручали рыцарский крест ордена Бани. Этой награды он удостоился три года назад за участие в разгроме испанского флота в Атлантике.