– Распорите-ка башмаки!
У башмаков отпороли и отвернули подошвы. Оттуда вдруг посыпались на пол вшитые внутрь пять-шесть карт и секретные документы. При виде этого оба китайца изменились в лице. Однако все так же молча упрямо смотрели на пол.
– Я так и думал! – самодовольно улыбнулся, генерал, оборачиваясь к командиру бригады. – Башмаки всегда подозрительны. Пусть одеваются. Ну, таких шпионов мне еще видеть не случалось!
– Я поражен проницательностью его превосходительства! – с любезной улыбкой произнес адъютант, передавая командиру бригады доказательства шпионажа. Он словно позабыл, что еще до генерала сам обратил внимание на башмаки.
– Но раз ничего не нашли, даже раздев их догола, значит, могло быть только в башмаках. – Генерал все еще был в превосходном настроении. – Я сейчас же заподозрил, что в башмаках.
Командир бригады тоже был оживлен.
– Право, – сказал он, – местному населению грош цена: когда мы пришли, они вывесили японский флаг, а когда стали делать обыски по домам, оказалось, что у них припрятаны и русские флаги.
– В общем, пройдохи!
– Именно! Стреляные воробьи!
Пока шел этот разговор, штабной офицер с переводчиком продолжали допрашивать китайцев. Вдруг, обратив к рядовому Тагути раздраженное лицо, офицер словно выплюнул приказание:
– Эй, солдат! Ты шпионов поймал, так ты их и прикончи.
Двадцать минут спустя на краю дороги, к югу от деревни, сидели у ствола засохшей ивы оба китайца, связанные друг с другом за косы. Рядовой Тагути примкнул штык и прежде всего развязал им косы. Потом, взяв винтовку на руку, встал за спиной пожилого китайца. Однако, прежде чем его убить, он хотел, по крайней мере, предупредить, что убивает.
– Нии…[3] – начал он, но как будет «убивать» по-китайски, не знал.
– Нии, сейчас убью!
Оба китайца, точно сговорившись, разом оглянулись, но, не обнаруживая никакого страха, стали кланяться в разные стороны. «Прощаются с родиной»,
– готовясь к удару штыком, объяснил себе эти поклоны рядовой Тагути. Окончив поклоны, они, как будто ко всему готовые, спокойно вытянули шеи. Рядовой Тагути занес винтовку. Но они были так покорны, что у него рука не подымалась всадить в них штыки.
– Нии, сейчас убью! – невольно повторил он.
В это время со стороны деревни показался кавалерист.
– Эй, солдат!
Когда он подъехал ближе, оказалось, что это фельдфебель. Увидев китайцев, он придержал лошадь и надменно обратился к Тагути:
– Русские шпионы? Очевидно, они. Дай-ка мне зарубить одного.
Рядовой Тагути криво усмехнулся.
– Хоть обоих.
– Ну? Это щедро!
Фельдфебель легко спешился. Потом зашел за спину китайца и вынул висевший на боку японский меч. В это время со стороны деревни снова раздался дробный стук копыт, и подскакали три офицера. Не обращая на них внимание, фельдфебель занес меч. Но прежде чем он его опустил, три офицера медленно поравнялись с ним. Командующий армией! Фельдфебель и рядовой Тагути повернулись лицом к ехавшему верхом генералу и отдали честь.
– Русские шпионы!
В глазах генерала на миг сверкнуло безумие маньяка.
– Руби! Руби!
Фельдфебель взмахнул мечом и одним ударом зарубил молодого китайца. Голова, подпрыгивая, покатилась по корням ивы. Кровь большим пятном растеклась по желтоватой земле.
– Так! Великолепно!
Генерал с довольным видом кивнул и тронул коня.
Проводив генерала взглядом, фельдфебель с окровавленным мечом стал позади второго китайца. По всему было видно, что резня доставляет ему еще больше удовольствия, чем генералу.
«Этих… и я бы мог убить», – подумал рядовой Тагути, присаживаясь у ствола сухой ивы. Фельдфебель опять занес меч. Бородатый китаец молча вытянул шею, не дрогнув ресницами…
Один из сопровождавших генерала штабных офицеров, подполковник Ходзуми, сидя в седле, смотрел на холодную весеннюю равнину. Но глаза его не видели ни далеких высохших рощ, ни поваленных на краю дороги каменных плит; в голове у него все время звучали слова некогда любимого писателя Стендаля:
«Когда я смотрю на увешанного орденами человека, я не могу не думать о том, какие жестокости пришлось ему совершить, чтобы добыть эти ордена».
Опомнившись, он заметил, что сильно отстал от генерала. Слегка вздрогнув, он пришпорил лошадь. В бледных лучах только что выглянувшего солнца сверкнуло золото позументов.
3. СПЕКТАКЛЬ В ЛАГЕРЕ
Четвертого мая тридцать восьмого года Мэйдзи в штабе армии, расположенном в Ацзинюбао, после утреннего богослужения в память павших воинов решено было устроить спектакль. Под зал заняли обычный в китайских деревнях деревенский театр под открытым небом, перед наскоро сколоченной сценой повесили занавес, тем дело и ограничилось. А на циновках задолго до назначенного часа уселись солдаты. Эти солдаты в грязноватых мундирах цвета хаки, со штыками, болтающимися у пояса, были жалкими зрителями, настолько жалкими, что даже называть их зрителями казалось насмешкой. Но оттого радостные улыбки, сиявшие на их лицах, казались еще трогательнее.