Покончив с противником у реки, бригада устремилась на Сморгонь, а после Сморгони открылась дорога на столицу Литвы — Вильнюс, и все соединение Черепанова повернуло туда.
Глава одиннадцатая
1
Немцы лихорадочно укрепляли подступы к Вильнюсу и сам город. Через Вильнюс шло снабжение войск на северо-западном и центральном участках Восточного фронта. Вильнюс с его густой сетью коммуникаций связывал группы армии «Центр» и «Север»; Вильнюс прикрывал Прибалтику и позволял угрожать советским войскам, наступавшим в рижском направлении. Наконец, в политическом плане потеря Вильнюса, одной из столиц союзных республик, приобретала особый резонанс. Гитлер приказал любой ценой отстоять Вильнюс. Для руководства обороной города по его указанию прилетел генерал-лейтенант Штахель, который развил бурную деятельность. За короткий срок на подступах к Вильнюсу выросли мощные заграждения, в том числе противотанковые. В самом городе множество домов старинной постройки были приспособлены к обороне, в подвалах установлены пулеметы, на чердаках засели снайперы. К городу стягивались надежные части.
Войска Третьего Белорусского фронта наступали на Вильнюс с двух направлений — с востока и юго-востока. Бригада Ази Асланова и полк самоходной артиллерии вырвались вперед; танкистам и самоходчикам удалось захватить аэродром, на котором стояло тридцать два самолета. Овладев железнодорожной станцией, они первыми из частей фронта ворвались в Вильнюс и завязали бои на улицах города. Фашисты до последней возможности вели борьбу за каждую улицу, за каждый переулок, за каждый дом. Особенно досаждали наступающим артиллеристы, снайперы и истребители танков.
Но, несмотря на яростное сопротивление, наши части все настойчивее пробивались к центру города, шаг за шагом сокрушая узлы вражеской обороны.
Капитан Григориайтис воевал в родном городе.
О том, что он хотел увидеть родной дом, капитан говорил генералу еще до боев за город. Асланов сказал, что сделает все возможное, чтобы он увиделся с родными, но всячески сдерживал нетерпение комбата, чтобы тот не полез на родную улицу раньше времени.
И вот, судя по всему, эта улица была очищена от противника, и капитан напомнил комбригу о своей просьбе.
— Я не забыл, капитан. Оставь за себя заместителя. Один не ходи, возьми трех-четырех проворных бойцов, мало ли какая может быть неожиданность.
Григориайтис взял с собой двух автоматчиков, а из разведчиков Керима Керимова, Александра Павлова, Шарифа Рахманова, который уже с месяц служил во взводе разведки и чувствовал себя среди разведчиков как рыба в воде.
Улицы, ведущие к центру города, усыпаны битым кирпичом и камнем, обломками бревен, остатками разбитых заграждений. Под ногами хрустит битое стекло. Стены зияют дырами от снарядов, штукатурка и камень испещрены следами пуль и осколков. И все же в центре меньше разрушений, чем на окраинах. Григориайтис шел, настороженно оглядываясь, с трудом узнавая знакомые улицы и дома.
Через шесть-семь кварталов группа во главе с капитаном, миновав гостиницу «Вильнюс», вышла на проспект Георгия. До дома Григориайтиса оставалось совсем немного, когда пули просвистели в вершке от головы капитана, и прогремела автоматная очередь, капитан споткнулся.
— Вы ранены, товарищ капитан?
— Нет, обошлось. Но осторожно, ребята: кое-где остались еще фашисты.
С противоположной стороны улицы ударил пулемет. Капитан и его бойцы успели заскочить в двери разбитого здания, осмотрелись. Похоже, они рановато двинулись в путь, улицы от врага не очищены, чего доброго, подстрелят на пороге родного дома, да и бойцы пострадают.
Григориайтис примирился с мыслью, что к своему дому надо пробиваться с боем. Он приказал разведчикам затаиться, наблюдать, выискивать, откуда бьет враг, и сам привычным взглядом осматривал противоположную сторону улицы. Вот он, мерзавец, на третьем этаже, бьет из наполовину заложенного мешками окна.
Керим Керимов и Шариф Рахманов переговаривались по-азербайджански.
— Ты цел? — спросил Керим.
— Кажется, да. А очередь прошла рядом.
— В рубашке родился.
— Тебе смешно? — вскинулся Шариф. — Меня не случай бережет… Э-э, да ты все равно не поймешь! Вот здесь, понимаешь, есть кое-что понадежнее брони. — Шариф стукнул себя по груди, нащупал мешочек с кораном, успокоился, хотел было показать коран Кериму, но, заметив, что позади стоит Павлов, передумал, рука замерла. Ни к чему знать другим… бог весть что подумают. Пусть лучше Керим, этот насмешник, чеснок ленкоранский, думает о себе, а он сам о себе позаботится. Капитан, между тем, сунул пистолет в кобуру и обернулся к Шарифу: