— Дай-ка мне автомат. Диск полный?
— Пострелять можно. Недавно набил.
Капитан долго и терпеливо наблюдал за вражеским пулеметчиком, и, едва тот зазевался, дал длинную очередь. Подождал немного. Окно безмолвствовало.
— Все; накрылся, — сказал Шариф. — Но хотите, проверим? — и он выставил в окно на обломке палки свою пилотку.
— Товарищ капитан, не реагируют! Пристукнули вы прохвоста, а?
Они подождали, не заявит ли как-то о себе противник, осмотрелись, по одному вышли из дому и стали пробираться дальше.
Город выглядел чужим, настороженным, жители не могли еще показаться на свет божий, и Григориайтис в который раз подумал, все ли в порядке дома, встретит ли он мать.
Встреча произошла раньше, чем он ожидал, и не дома, до которого оставались считанные шаги.
— Смотрите, — сказал сержант Павлов. — Что это? Из подвала большого кирпичного здания валил густой черный дым.
Перебежав через улицу, разведчики попытались было заглянуть в подвал через узкое низкое оконце. Ничего не было видно из-за дыма, но крики, детский плач, кашель доносились до слуха.
— Несомненно, там люди, — сказал Григориайтис. — Рахманов, Павлов, обследуйте все вокруг, осмотрите двор! Керимов, выбейте стекла в окнах, чтобы воздух туда попадал, а то задохнутся. Ищите вход в подвал.
На дверях подвала висел огромный замок. Автоматчики сбили его прикладами. Не входя, Григориайтис крикнул:
— Кто тут есть? Не бойтесь, мы свои!..
Он повторил это по-литовски, и тогда в подвале поднялась суматоха, крики: «Помогите. Задыхаемся!»
Услыхав эти сдавленные голоса, Григориайтис дал знак разведчикам войти. Едкий дым разъедал глаза, и ничего не было видно. Ощупью, держась за стены, разведчики спустились вниз. Григориайтис время от времени спрашивал на литовском языке:
— Где вы? Откликнитесь!
— Здесь… здесь…
Наконец, наткнулись на людей и стали выводить их во двор. Стариков и детей вытаскивали почти на руках. Шарифу попалась под руку совершенно обессилевшая старая женщина, которую он, уже почти ничего не видя и давясь кашлем, вытащил во двор.
Едва открыв глаза, женщина сказала:
— Там еще есть люди. Много… Дети, старики. Их надо спасти.
Капитан ходил в дальнем углу подвала. Сквозняк постепенно рассеивал дым, стало легче дышать, и разведчики одного за другим вытаскивали полузадохнувшихся людей во двор, клали их у стены, и тут они постепенно приходили в себя, судорожно глотая свежий воздух.
— Проверить еще раз все углы, — сказал капитан. Шариф на последнем заходе вытащил щупленькую старушку с изможденным сухим лицом. Женщина что-то говорила. Шариф не мог понять что, пожимал плечами.
— Скажите по-русски, мамаша. Знаете немного по-русски?
— Воды, воды…
Шариф обернулся мгновенно; в руках у него было полное ведро, и в нем плавала консервная банка.
— Пей, мамаша, пей, оживешь, и вы пейте, спасенные граждане, — говорил Шариф, обходя вытащенных из подвала.
— Знаете, в чем дело? — спросил разведчиков Григориайтис. — Немцы согнали их в подвал и бросили туда зажженную дымовую шашку… И закрыли на замок. Еще несколько минут, и люди задохнулись бы. В чем провинились старики, женщины и дети, эти подлецы не спрашивают. Убивают любыми способами, и все…
Они стояли как раз около старой женщины, которую вынес из подвала Шариф. Женщина, придя в себя, вглядывалась в лица военных; голос старшего был ей очень знаком; она приподнялась на локтях, вгляделась в него и вдруг вскрикнула:
— Юо… Юо… Юозас!
Капитан резко обернулся на голос. Страх и радость мелькнули в его глазах.
— Мама?!
Старушка потеряла сознание. Капитан, сопровождаемый разведчиками, на руках отнес ее до дому.
— Юозас, сынок, — открыв глаза, старушка обняла сына и расплакалась.
— Ты умница, мама. Если бы ты не узнала меня, я мог тебя не узнать.
— Сердце узнало тебя, сынок. Дождалась. Спасибо, что пришел. Живой. Здоровый. Юозас мой…
2
В просторной гостиной в доме Григориайтиса, за накрытым столом, сидело человек пятнадцать гостей, товарищей и начальников капитана. Все они, за исключением двух-трех человек, включая комбрига, впервые сидели за таким огромным столом, в огромной строгой комнате с лепным потолком, с зашторенными окнами, с могучей богатой люстрой, свисавшей над серединой стола, со строгими картинами на стенах и увеличенным портретом самого Юозаса — видимо, сын, важно восседавший во главе стола, помог матери поднять из тайников все — картины, посуду, — и привести квартиру в должный вид.