В последние дни Саша Павлов много раз ходил с Шарифом в разведку. Кроткий, терпеливый и заботливый, сержант был как раз из тех людей, которые более всего по сердцу Шарифу. Саше нравились находчивость и проворность ефрейтора. Так что не случайно командир взвода посылал их на дело вместе.
Ночью прошел дождь, но с утра выглянуло солнце, и в жарких его лучах над лесом поднялась беловатая дымка испарений. Во впадинах, ямах, воронках от мин и снарядов стояли лужи воды, и трава еще была мокрая, тяжело хлестала по сапогам.
Разведчики оставили позади боевое охранение и вышли на нейтральную полосу.
— Если они не ушли, то где-то тут, на этой высотке, сидят. Будь осторожней, Шариф.
Прячась за деревьями и кустами, тихо, словно кошки, разведчики шли вперед, придирчиво оглядывая все, прежде чем сделать шаг. Корректировщик должен сидеть там, откуда хорошо просматривалась местность. Они старались поставить себя на место вражеских корректировщиков… У Павлова был большой опыт, он ходил в разведчиках еще в Крыму, на Миус-фронте, и ему удавалось обезвредить не одного вражеского наводчика. За нейтральной полосой Павлов вышел вперед. Оставалось рукой подать до переднего края немцев. Теперь малейшая неосторожность могла обернуться бедой. Остановились.
— Мы слишком далеко зашли, Шариф, — сказал Павлов. — Надо возвращаться. Корректировщиков следует искать не здесь.
Повернули назад. Стали обходить снизу неприметный с виду холм, поросший высокими соснами.
Павлов выглянул из-за кустов. Среди деревьев что-то блеснуло в лучах солнца. Павлов отклонил голову — блеск исчез. Сержант подождал. Потом опять блеснуло в двух местах сразу, словно кто-то оглядывал окрестность сквозь большие очки.
— Шариф, — шепнул Павлов, — я заметил вон там кое-что подозрительное. Посмотри-ка и ты, — и передал Шарифу бинокль.
Деревья и кусты сразу надвинулись на Шарифа.
— Это, по-моему, на дереве. Там какая-то труба. Или палка. Похожа на змею, когда она торчит на хвосте, ужалить собирается.
— А больше ничего не видишь? Людей нет?
— Не вижу.
Сержант взял бинокль. Но не только подозрительного блеска, но и вообще ничего подозрительного не заметил. И тогда он подумал, что это сверкает роса на листьях — утренний ветерок шевелит их, и капли росы сверкают; теперь они, наверно, высохли или скатились.
Сержант поделился своими предположениями с Шарифом.
— Может быть, и так, — сказал тот, но, подумав, решил: — Все-таки это, по-моему, как это? стервотруба…
— Стереотруба, — поправил Павлов. Он всегда возвращался с разведки с точными сведениями. И сейчас, хотя они, судя по всему, вышли на наблюдательный пункт вражеской артиллерии, сомнение все-таки еще оставалось. Надо уточнить!
— Сержант, разреши, я пойду разведаю, — сказал Шариф.
— Опасно, Шариф. Давай, пока понаблюдаем.
— Но ведь, лежа тут, мы ничего не выясним, а время-то уходит?! Сейчас они начнут наших колошматить.
— Подождем немного. Если откроют огонь, мы под шумок корректировщиков накроем.
Разведчики прождали еще несколько минут. Павлов с биноклем в руках осматривал каждый вершок холма.
— Разреши, сержант, я так подползу, что они не заметят, — снова напомнил о себе Шариф. Его почему-то так и подмывало немедленно подняться наверх и расправиться с немцами, если они там есть.
— Если б я знал, что ты сумеешь все высмотреть и себя не обнаружить…
— Да ничего со мной не случится. Я ж не дурак, чтобы под пулю себя подставлять и зря умереть. Если там не один, не два, я и не дохну.