Шариф прошел под стену разрушенного дома, расстегнулся и, вытащив из-под гимнастерки два свертка, рассовал их по карманам. В свертках были сахар, который ему удалось выменять на табак, и куски мыла, которые он собрал в банный день.
Улицы пустынны и тихи.
Заглядывая в разбитые окна и двери, Шариф обошел всю окраинную улицу. В нескольких домах заметил людей, но не решился войти. «Кто знает, что за люди, еще напорешься на солдат, тогда беды не миновать, — думал он и шел дальше. — Но сколько можно ходить? Надо сбыть сахар и мыло, не везти же обратно в роту? Кто знает, когда еще выпадет такая возможность — вырваться в город?»
Возле дома с разбитым окном, наполовину заложенным соломой, Шариф остановился. Огляделся: нигде никого… Подошел к окну, заглянул внутрь. В первой комнате какая-то молодая женщина стирала в корыте белье. В открытой двери соседней комнаты виднелась железная койка, на которой спал ребенок. «Как раз то, что мне нужно, мужчин нет», — подумал Шариф и постучался.
— Кто там? — отозвалась женщина. — Заходите!
— Здравствуйте, сестрица. Нельзя ли у вас обогреться?
— Если не вам, так кому же еще можно? Проходите, проходите, садитесь, пожалуйста. Извините, у меня руки мокрые. Возьмите вон табуретку возле печки, садитесь. — Женщину тронула вежливость солдата.
Шариф уселся возле печки, снял рукавицы. Греясь, он то и дело искоса поглядывал на раскрасневшееся от жары лицо женщины, ее белую шею. Когда женщина наклонялась над корытом, в вырезе платья виднелись тугие белые груди; они колыхались при каждом движении, и Шариф косился на них, уже не в силах отвести взгляд. Он забыл о том, что пришел продать мыло и сахар, другая мысль ворохнулась в его голове.
Женщина полоскала белье, отжимала, складывала на табуретку.
Шариф оглядел ее с ног до головы, спросил зачужавшим голосом:
— Без мыла стираете?
— Откуда взять мыло? Война. О мыле теперь и мечтать не приходится. Щелоком стираем.
— Да, в тылу тоже свои трудности…
— Ничего. Все можно перенести, лишь бы немца проклятого скорее прогнали.
Сказав это, женщина выпрямилась, и Шариф так и прилип взглядом к ее белой шее. Не заметив этого взгляда, женщина продолжала работу. Сливая грязную воду из корыта в ведро, она наклонилась, золотистые волосы рассыпались по лицу. Она откинула их, потом вытерла руки подолом платья; на мгновенье из-под подола выглянули стройные ноги. Шариф, чувствуя, что краснеет, смотрел на них — он, кажется, видел их и сквозь платье.
Не сводя с женщины глаз, Шариф вытащил из кармана сверток.
— Возьмите, сестра, это мыло… Все легче будет стирать, — говоря, он поднимался, и при этом чуть не свалил, сырое белье, висевшее над печью. Он ловко поймал его на лету и протянул мыло женщине.
— Не знаю уж, как вас и благодарить…
Шариф снова полез в карман…
— А это вот из сэкономленного солдатского пайка… Сахар. Возьмите ребенку.
— Господи… Сахару мы с каких пор не видели… Но что же вы отрываете от себя?.. Спасибо вам, грех брать, а беру… — Женщина положила сверток на полочку старого комода. — Ей-богу, не знаю уж, как вас и благодарить, снова повторила она. — Столько добра… А взамен… — и она беспомощно оглянулась.
— Ничего не надо, кроме вашей доброты…
— Может, после войны окажетесь в наших краях, мы не забудем, примем вас как самого дорогого гостя.
— Эх, хозяюшка, до той поры еще дожить надо, да и ждать долго… Долго ждать…
Щедрость Шарифа понравилась женщине, но намеков насчет доброты она не поняла.
— Долго ждать, хозяюшка, долго, милая, — говорил Шариф, не сводя глаз с ее шеи и груди. Его трясло от желания — и он ринулся на женщину, сжал ее в объятиях и стал торопливо целовать в глаза, в лицо; дрожащие от страсти губы его были горячи, как угли.
Ошеломленная, женщина пыталась вырваться из его железных рук, но сопротивление только разожгло насильника, он повалил ее на пол, ладонью прикрыл ей рот, чтобы не могла закричать, а другой рукой стал лихорадочно задирать платье. И тут женщина резко повернулась на бок и укусила Шарифа в руку так, что хрустнула кожа — Шариф взвыл и на мгновенье разжал руки.
Женщина, словно угорь, выскользнула из-под него, вскочила с полу, закричала: «Помогите, помогите!»; услышав крик матери, закричал ребенок, и поднялось такое, что Шариф счел за благо отступить, но хозяйка, продолжая звать на помощь, цепко держала его за подол гимнастерки — пришлось что есть силы оттолкнуть ее; схватив свои рукавицы, Шариф пробкой вылетел в сени, а оттуда — на улицу. Сопровождаемый криками женщины, он петлял между разрушенных домов, опасаясь вызвать подозрения и нарваться на патруль.