— Потому что сумасшедший! — Мустафа рвал индивидуальный медицинский пакет. Дай перевяжу.
— Перевязывай, перевязывай. Я ему, видите ли, трус! Это он сказал мне, ребята. А еще земляк называется.
— Я пошутил. Если бы знал, что ты такую глупость из-за шутки выкинешь, я бы рта не открыл.
— А вот теперь, назло тебе, иду я этот проклятый укол делать.
— Иди, иди, да попроси руку йодом смазать. И перевяжут пусть как следует.
В руке возникла острая боль. Но Шариф крепился еще, улыбался через силу. Хотел казаться веселым.
Гасанзаде, обходящий с Тетериным роту, еще издали заметил, что Шариф с Мустафой стоят, чем-то явно возбужденные, в окружении группы бойцов.
— Как дела, ребята? — спросил он, подходя.
— Спасибо, товарищ капитан. Вертимся потихоньку, — сказал Шариф, опуская пораненную руку.
— Прививку прошли?
— Я прошел, товарищ капитан.
— И я…
— А вы, Шариф?
— И я… — но взгляд комбата упал на испачканный кровью рукав гимнастерки.
— Это что? Откуда кровь?
— Да около машин возились. Зацепился за какую-то железку, — сказал Шариф.
Язык у него заплетался. Капитан глянул на Мустафу. Мустафа, не выдержав его испытующего взгляда, сказал:
— Да врет он, товарищ капитан.
И рассказал все как было.
Изумленный, Гасанзаде потребовал, чтобы Шариф показал рану.
— Марш к врачу!
— Я и так хотел идти, да вижу вы…
— Немедленно к врачу! Перевязать, сделать антистолбнячный укол! Герой! Я думал, он человеком станет… Нет, не услышу я о вас доброго слова, Шариф!
— А что делать, товарищ капитан, я им рты не закрываю. Не хотят говорить хороших слов.
— А что хорошего вы совершили, чтобы заслужить доброе слово?
— Пусть не хвалят, но пусть и не задевают! Товарищи, называются, земляки… Попробуй попросить их о чем-нибудь — беды не оберешься. Помочь не помогут, а до белого каления доведут… На глупость подтолкнут, а потом стоят себе в сторонке, словно им и дела нет ни до чего.
— Я вас знаю, Шариф, вы тоже хороши. Но голову надо иметь свою…
— Шариф, ты что тут препираешься? — вступил в разговор Тетерин. Хорошо, что комбат понимает все, характер там, обычаи ваши кавказские. А ну как нарвался бы на кого другого? Знаешь, что можно подумать насчет твоей выходки, а? Марш в медпункт.
Шариф похолодел. Смерив бешеным взглядом с ног до головы Мустафу, он неторопливо направился к палатке врачей. Через некоторое время, перевязав рану и сделав укол, он вернулся.
— Вот так!.. Всего-то ничего. Укол. Перевязка, — заговорил он, подходя. — Но, товарищ капитан, скажу — не поверите: место от укола болит больше, чем рана!
— Когда вы образумитесь, Шариф? Только на днях присвоили вам звание ефрейтора, думали, человек посерьезнел. А вы опять за старое!
— Товарищ капитан, лучше мне умереть, чем такие слова слушать! Не знаю, что плохого я сделал на этот раз? Меня считают трусом только потому, что не выношу одного вида иглы! Я доказал, что не трус. Сам себе руку порезал, вреда никому не причинил…
— Еще бы кому причинил вред! Мы бы с вами тогда в другом месте говорили. Сейчас речь о вашей безответственности идет!
— Товарищ капитан, это я во всем виноват, — сказал Мустафа.
— Я пока не ищу виновных и не собираюсь никого наказывать. Мне хочется только, чтобы вы поняли, какую глупость сотворил человек. Нет, Шариф, таким сумасбродством ничего не докажешь, героем не прослывешь. Настоящая храбрость проявляется в бою.
— Что ж, я хуже других в бою, товарищ капитан?
— Не лучше. В середняках ходите. Хитрите там, где дело надо делать. Мне ваши развязность и ухарство не нужны. Мне нужен дисциплинированный, собранный, мужественный боец! И запомните: если из-за этого ранения выйдете из строя — отдам под суд.
— Эх, что вам ответить, товарищ капитан? Жаль, что сейчас спокойно на нашем фронте. Не в чем себя проявить. Но знайте: Шариф может испугаться чего угодно, но только не немцев. Это все знают, И если по-честному, то во всей бригаде только один человек меня принижает и этим выводит из себя, — вот этот самый Мустафа. Его ко мне вроде наставника прилепили, а он хуже няньки. А я ведь не мальчик. Клянусь аллахом, товарищ капитан, я его опасаюсь больше, чем полковника Асланова. Стоит мне один кривой шажок сделать, как этот зловредный Мустафа — тут как тут на мою голову. Будто следит за мной. Не понял своей задачи, превышает власть, ей-богу!