— Здравствуйте, Виктор Иванович, — сказал он с улыбкой, пожимая руку. — Рад снова видеть вас живым-здоровым... Впрочем, в самом ли деле вы уже здоровы? Вполне?
— О, конечно, конечно! — поспешил заверить его Евгеньев и снова с любопытством посмотрел на штатских, решительно не понимая, почему Мясников принимает его в их присутствии.
— Познакомьтесь, — поймав его взгляд, сказал Мясников. — Это товарищи Орджоникидзе и Володарский.
Он, видимо, не сомневался, что более подробно представлять этих лиц не нужно. И, пожимая им руки, Евгеньев невольно подумал: «Господи, да они же моего возраста!»
— Садитесь, Виктор Иванович, — пригласил его Мясников и, пройдя на свое место, спросил: — Вас, конечно, интересует, для чего мы вас вызвали? Видите ли, товарищи Орджоникидзе и Володарский сегодня ночью уезжают в Питер, и я вызвал вас, чтобы выяснить, можете и хотите ли вы ехать с ними туда...
— Выехать в Петроград? Простите, но с какой целью?
— Ну, цель, как вы, вероятно, догадываетесь, связана с авиацией. Я ведь помню наш разговор в поезде об этом. Помню, с какой болью вы рассказывали об отставании нашей отечественной авиации и о порядках в Гатчинской школе авиаторов и как вы, еще задолго до Февральской революции, попытались в одиночку бороться с этими явлениями и дорого поплатились... Я уже тогда почувствовал, что честность и искренний патриотизм заставят вас отказаться от позиции «бунтаря-одиночки» и прийти к нам... Я думаю, что мы имеем право считать вас тем человеком, который должен помочь нам в решении многих важных вопросов... Я ведь не ошибаюсь?
Евгеньев смотрел на него широко раскрытыми глазами и пораженно думал: «Вот оно как... Вот оно как...»
— И вот я рассказал обо всем этом товарищам Орджоникидзе и Володарскому, представителям высших органов нашей партии и государства, и предложил им использовать вас, ваши знания и опыт для развития отечественной авиации...
— Товарищ Мясников говорил нам, — впервые заговорил Орджоникидзе, — что вы можете быстро составить нечто вроде краткого наставления по обучению курсантов летному делу... Так ли это?
— Конечно... — быстро кивнул Евгеньев. — Но вы, вероятно, не совсем ясно... простите, что вынужден говорить об этом... не совсем ясно представляете положение, в котором находится наша авиация... Боюсь, что такое наставление ей сегодня уже не нужно...
— Почему же? — прервал его Орджоникидзе. — Обстановку в целом представляем. Россия имеет слаборазвитую отечественную авиационную промышленность, аэропланы мы получали в основном от союзников, что при нынешней ситуации, конечно, невозможно... С другой стороны, летчики наши вербовались в подавляющем большинстве из представителей тех классов, против которых направлена наша революция, рассчитывать на них мы не можем... Поэтому русская авиация, и без того слабая, отсталая, в ближайшее время обречена если не на смерть, то на самое жалкое существование... Вы это хотели сказать, товарищ Евгеньев?
Евгеньев, пораженный тем, что этот человек, казавшийся ему только партийным деятелем, далеким от технических проблем авиации, так точно представляет себе хотя бы общую картину в этой области, теперь только кивнул. И тут вмешался Володарский:
— Но ведь Россия, новая, социалистическая Россия, не может существовать без развитой авиации, правда? — мягким голосом спросил он. — Мы совершили эту революцию для того, чтобы как раз устранить все социальные причины, мешающие России стать высоко развитой во всех отношениях страной. Мы должны иметь передовую промышленность, и в том числе авиационную... Понимаете?
— Правда, мы не знаем, как скоро сможем приступить к выполнению этой задачи, — снова вставил Орджоникидзе. — Боюсь, что враги революции не дадут нам заниматься мирным устройством наших дел, а заставят некоторое время тратить все наши усилия на защиту завоеваний революции, на защиту Советской власти, при которой только и возможно такое развитие промышленности. Но рано или поздно мы начнем это делать, поверьте, товарищ Евгеньев. И поэтому нужно, чтобы уже сейчас, уже сегодня мы начали готовиться к этому, готовиться серьезно и по-деловому...
Мясников все это время с молчаливой улыбкой следил за Евгеньевым, примерно догадываясь, что тот чувствует и думает. И решил внести окончательную ясность:
— Вот и выходит, что мы должны разбить наши планы с авиацией на два этапа: ближайший и более отдаленный, долгосрочный. Ближайший план, конечно, будет скромным: собрать вокруг Советской власти всех честных летчиков — таких, как вы, — всех механиков и других специалистов, собрать имеющуюся материальную часть, привести ее в порядок, чинить, латать и пустить в дело. Это нужно, во-первых, для защиты революции, а главное, для подготовки красных летчиков на будущее, когда мы начнем производить свои, отечественные самолеты...