— И как же отнесся ваш муж к этому?
— Ха! Видели бы вы, как он был потрясен, когда я позвонила ему по полевому телефону в Несвиж и сообщила, что нахожусь в четырнадцати верстах, на станции Городея, в санпоезде. Он взял у кого-то коня, примчался туда и впервые позволил себе кричать на меня... Но это только поначалу. Он ведь ко мне действительно очень привязан, поэтому через несколько дней уже начал хвалить, что я так все здорово придумала и мы можем часто встречаться. Тем более, что к этому времени у него опять настроение стало препаршивое...
— По какой причине?
— Понимаете, когда он прибыл в свой авиаотряд, как раз началось летнее наступление наших войск. Ну, он тогда искал забвения, что ли, от гатчинских переживаний, поэтому не очень задумывался, нужно ли, полезно ли это наступление. Он был рад, что может снова летать, и не раз совершал отчаянные разведывательные полеты над немецкими позициями и тылами... Насколько понимаю, пользы особенной эти полеты не принесли армии, но в разведотделе штаба Виктора Ивановича оценили за храбрость. Офицеры-разведчики дружили с ним и делились новостями...
Разговаривая, они подошли к зданию Совета, Здесь, несмотря на темень на улице, было людно: беспрестанно входили и выходили какие-то солдаты, рабочие, слышалась то русская, то белорусская, а то и польская речь. Они поднялись по лестнице на второй этаж, где была комната, служащая Мясникову кабинетом; в углу стояла железная койка с солдатским матрацем и серым одеялом. Мясников помог Изабелле Богдановне снять пальто, усадил за стол и попросил рассказывать дальше.
— Так вот. В последнее время Виктор Иванович выглядел сильно озабоченным. Когда приезжал ко мне в Городею или когда мне удавалось вырваться и поехать к нему в Несвиж, я замечала, что он все время сосредоточенно хмурится, а на мои вопросы, что его заботит, пожимает плечами. А вчера (вчера какое — 21 октября?) я говорю ему, что хотя на фронте нет боевых действий, но с наступлением осенних дождей начались повальные простудные заболевания от сырости, поэтому мы сегодня должны вывезти в Минск целый поезд больных. И тут он вдруг как-то странно смотрит на меня и говорит: «В Минск? А ведь там этот твой земляк с русской фамилией...» Так как после моего приезда на фронт мы ни разу о вас не вспоминали, то я сначала даже не поняла, о ком речь, и спрашиваю: «Кто это?» А он отвечает: «Ну тот прапорщик, которого мы встретили в поезде, помнишь?» — «Мясников?» — спрашиваю я. «Угу, — говорит он. — Думаю, он бы сильно встревожился, узнав, что здесь затевается какая-то гнусность с его корпусом...» Я даже поразилась: «С каким это его корпусом?» А он говорит: «Разве ты не знаешь, что наш Гренадерский корпус считается «Мясниковским»?Да, представь, он склонил на свою сторону целый корпус. Впрочем, что там корпус — на его стороне находится вся наша Вторая армия, и скоро большевики заберут весь фронт...»
Тут Изабелла Богдановна с острым вниманием посмотрела на Мясникова и сказала:
— А ведь я уже тогда, в поезде, почувствовала, что вы... ну как бы это сказать... что вам удастся сделать так много...
— Ну, ну, рассказывайте дальше, — нетерпеливо перебил ее Мясников. — Что же он говорил дальше?
— Да... Он говорил, что в борьбе за влияние в солдатских массах вы и ваши сторонники, видимо, взяли верх... И вдруг прибавил: «Но ведь это же внутренняя борьба, и втягивать в нее посторонние силы нечестно, подло!» — «А разве кто-то хочет сделать это?» — спрашиваю я. И вот тут-то Виктор Иванович начал торопливо рассказывать, что в последнее время в нашей армии происходят какие-то странные вещи... Недавно из ставки, минуя штаб фронта, в Несвиж прибыл какой-то офицер, который, как Виктор слышал, занимается делами русской агентурной разведки. По намекам разведотдельцев Виктор Иванович сначала решил было, что этот офицер собирается перейти линию фронта и проникнуть в тыл противника. Но вот что странно: прежде чем сделать это, он несколько дней совещался с комиссаром армии Гродским и председателем армейского комитета эсером Титовым. А в перерывах между этими совещаниями выезжал в расположение то одной, то другой артиллерийской батареи Гренадерского корпуса, а то еще в такие части, откуда в тыл противника никак, ну никак нельзя попасть... Но Виктора Ивановича особенно встревожило то, что этого офицера из ставки сопровождал некий штабс-капитан Веригин. Это очень озлобленный человек и как-то в присутствии Виктора Ивановича цинично высказывался в том смысле, что солдатня, мол, полностью перешла на сторону большевиков и что теперь Россию спасет только немецкий штык... В общем, все это — приезд офицера из ставки, обход вместе с Веригиным частей Гренадерского корпуса, секретные совещания в верхах армии кажутся ему очень подозрительными...