И он вновь убедился, что Чернов действительно умеет быть красноречивым. Говорил он простыми и какими-то округлыми фразами, точно расставлял ударения, многозначительно подчеркивая отдельные слова, отчего самые обычные мысли казались чуть ли не откровением. Он говорил о крестьянине — соли земли русской, создателе всех богатств, основе могущества державы Российской, но, увы, веками угнетаемом царями и помещиками, о народниках, начавших самоотверженную борьбу за освобождение крестьян, об их подвигах и жертвах, принесенных в борьбе с царизмом, и, наконец, об эсерах — наследниках и продолжателях дела народников, единственных и последовательных защитниках интересов крестьянства в наше время. Да, единственных, ибо все остальные партии представляют интересы других классов, а с крестьянством только заигрывают, да и то потому, что это основной, самый многочисленный класс народа и без его помощи ничего добиться они не могут...
«Ах вон вы куда гнете, господин Чернов! Ну ладно же, я вас на этом жульничестве и поймаю...» — усмехнулся Мясников, начав быстро набрасывать тезисы своих возражений в записную книжечку. И, продолжая время от времени поглядывать в сторону сцены, сразу заметил, как там перешептываются Нестеров, Кожевников, Злобин и другие, кивками показывая в его сторону. Да и сам Чернов, которому, видно, уже говорили, где сидит их главный враг, тоже стал поглядывать в сторону Мясникова и повысил голос:
— Взять хотя бы большевиков, партия которых называется «социал-демократической рабочей» и которая в последнее время больше всех делает реверансы перед крестьянством, пытаясь демагогическими лозунгами завоевать его сочувствие...
Сидящие в зале и по его взгляду, и по тону поняли, что оратор дошел до главной части своей речи, и многие, приводнявшись, начали смотреть в сторону Мясникова. А тот, перестав писать, с усмешкой глядел на Чернова, развивающего в это время мысль о том, что, как известно, подданная цель партии большевиков — это установление «диктатуры пролетариата». А этого пролетариата в России, как тоже известно, с гулькин нос: горстка в Петрограде, горстка в Москве да еще по горсточке в других городах — и все. И вот эту диктатуру, полное господство небольшой прослойки рабочих над всем народом, и в том числе над подавляющим его большинством, крестьянством, и хотят установить большевики! А чтобы крестьянство не сопротивлялось, они играют на его усталости от войны, на желании поскорее получить землю, выйти из тисков голода...
«Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что ты будешь дальше говорить», — мысленно задал вопрос Мясников, угадывая, что именно здесь должна находиться ахиллесова пята демагогии Чернова. И он не ошибся, ибо внешняя логичность речи оратора здесь дала первую серьезную трещину.
— Они толкают крестьян на всякие беззаконные действия, — осуждающе глядя в сторону Мясникова, продолжал Чернов, — на самочинные захваты земли. А это, конечно, может привести только к анархии, междоусобице, к поражению в войне. Германский империализм, вернее, кайзер Вильгельм воспользуется победой, чтобы восстановить на троне свою сестру и царя Николая со всей помещичьей сворой, и тогда — прощай все надежды на землю вообще, на волю вообще, на власть демократии вообще!
Мясников уже знал, на чем он будет строить свою речь. Но он не спешил выступить, ибо ему нужно было найти в старых газетах кое-какие материалы. И это промедление его тоже сбило с толку эсеров. Они вынуждены были выпускать все новых и новых ораторов, которых приберегали для отпора выступлениям большевиков. И эти ораторы говорили уже без всякого запала, невольно повторяясь и тем самым ослабляя впечатление от выступления Чернова. В зале начались разговоры, покашливание, многие делегаты выходили покурить, другие закурили прямо здесь же.
Лишь на следующий день, 24 октября, пропустив несколько ораторов, Мясников наконец поднялся на сцену. Сразу установилась тишина и взгляды всех обратились к нему. И в этой настороженной тишине вдруг из зала раздался чей-то голос: «Держись, братцы, сейчас начнется потеха!» Злобин тут же вскочил на ноги и сердито затряс колокольчиком. А Мясников, посмотрев в сторону крикуна, сказал серьезно:
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
И затем для начала он вкратце изложил делегатам разницу между аграрными программами большевиков и эсеров. Но сейчас, сказал он, дело даже не в том, чья программа лучше. Сейчас важно понять, какая партия готова на самом деле выполнить собственную программу.