— Из штаба, говоришь? — озабоченно спросил Мясников. — Значит, случилось нечто важное. Или на фронте, или там, в Питере...
— Да, похоже, что так.
В зале уже нетерпеливо хлопали в ладоши и топали ногами, когда наконец из-за кулис гурьбой вышли члены президиума и начали рассаживаться за покрытым зеленым сукном длинным столом. Вид у них был явно встревоженный и даже удрученный. И снова Мясников заметил, что Чернов и остальные эсеры смотрят на него с ненавистью и страхом. «Что за черт, — подумал он, — ведь не из-за моей же вчерашней речи они испепеляют меня взглядами?»
Едва члены президиума расселись по местам, как Злобин поднялся и, трагическим голосом призвав к тишине, дал слово Чернову для внеочередного заявления.
В зале, видимо, тоже почувствовали, что произошло нечто из ряда -вон выходящее, так как вопреки обыкновению тишина установилась мгновенно. И в этой глубокой, настороженной тишине раздался рыдающий голос Чернова:
— Граждане делегаты!.. Братья-солдаты!.. Час тому назад из Петрограда получена удручающая, страшная весть... Одна из российских партий, а именно большевистская партия Ленина, презрев интересы громадного большинства народа и преследуя узкоэгоистические цели... вчера ночью подняла мятеж, чтобы захватить власть...
При этих словах Мясников вскочил на ноги. Но делегаты, словно загипнотизированные, продолжали сидеть на своих местах, боясь пропустить хоть одно слово. Чернов, гневно сверкая глазами на Мясникова, продолжал окрепшим голосом:
— Но если даже эти сведения соответствуют действительности, если даже этой презренной кучке заговорщиков удалось в самом деле арестовать правительство, представляющее живые силы народа, то все равно они долго не продержатся у власти...
В ушах Мясникова стоял какой-то шум, но он шел не извне, а откуда-то изнутри. «Началось?.. Неужто началось?.. Ну да, там уже началось то, о чем мы так долго мечтали, говорили, во что верили, к чему готовились и все же не совсем точно представляли, когда и как оно произойдет. А оно уже произошло — самое важное событие в истории России, быть может даже человечества... И похоже, что началось хорошо. Хотя и не так, как мы думали, потому что ведь мы тоже должны были в этом участвовать... Должны были послать туда войска, а перед этим сначала взять фронт в свои руки... Значит, обошлись без нас, без нашей помощи? Что же теперь нам делать? Конечно, надо и нам начать действовать. Да, только вот что-то мешает собраться с мыслями, что именно? Ах да, этот гривастый болтун... Он вроде бы даже грозится кулаком. И кажется, теперь на меня смотрит весь зал... Ну да, они ждут, что я скажу, как отвечу на эти визгливые выкрики».
Мясников заставил себя отогнать нахлынувшие мысли и снова прислушаться к речи Чернова. А тот в это время вытащил какую-то бумажку и выкрикнул:
— Предлагаю съезду принять следующую резолюцию: «Съезд солдат-крестьян Западного фронта с глубокой горестью услышал о том, что одна часть демократии вновь пытается в Петрограде захватить в свои руки силой власть... Съезд категорически заявляет, что никому не позволит захватить силой власть... И сумеет в случае надобности обуздать силой тех, кто не захочет с ним считаться...»
Чернов сложил листок и снова обратился к залу:
— Товарищи солдаты! Предлагаемая резолюция может быть единственным ответом, который способен отрезвить господ большевиков как в Петрограде, так и здесь, в Минске, и на Западном фронте... Поэтому я предлагаю принять решение, чтобы все делегаты нашего съезда немедленно вернулись в свои воинские части и подняли армию против большевистских насильников!
Мясников и сам не понял, как очутился на сцене. Еще не дойдя до трибуны, он насмешливо и презрительно взглянул на замолкшего Чернова.
— Вы это серьезно предлагаете, господин Чернов? — спросил он. — Вы в самом деле готовы стать на путь «силы» против начавшейся социалистической революции? А не согласились бы вы лично направиться в одну из фронтовых частей и сами призвать солдат выступить с оружием в руках против революционного Петрограда? — Мясников резко повернулся к залу и, указывая пальцем на Чернова, крикнул зычно: — Товарищи! Сей господин, как и все «социалистические вожди», или провокатор, или просто не понимает, какие изменения произошли в стране и армии за последние месяцы. Но вы-то, товарищи солдаты, в отличие от этих тугодумов, ведь хорошо знаете, что случится с каждым, кто осмелится явиться с таким предложением к фронтовикам... Ведь знаете же, что такого безумца мгновенно поднимут на штыки, разорвут на части! Господин Чернов уверяет вас, что революцию в Питере совершила «кучка насильников» во главе с Лениным и что революция якобы направлена против большинства демократии. — Он снова обернулся к Чернову и бросил ему в лицо: — Ложь, господин Чернов! Вам отлично известно, что мы, большевики, не считали возможным взять власть ни в июльские дни, ни сразу после корниловского мятежа, потому что тогда за нами еще не было большинства народа. Тогда взятие власти действительно было бы авантюрой, и вы тогда смогли бы повести против нас большую часть армии, чтобы силой подавить наше выступление... Но теперь, когда вы не только не решили земельного вопроса, но и начали подавлять крестьянские восстания, когда вы упорно продолжаете вести царскую колониальную политику в национальных окраинах, — теперь уже сам народ, сами рабочие и крестьяне рвутся в бой! Да, это они, рабочие и одетые в шинели крестьяне, подняли восстание в Петрограде, а наша партия лишь исполняет свой долг перед народом, став во главе его справедливой революции... — Мясников поднял обе руки вверх и крикнул: — Товарищи! Запомните этот великий день в истории нашего народа, день, когда началось осуществление вековых чаяний трудового люда, когда власть помещиков и буржуазии сброшена и установилась власть Советов! Да здравствует Советская власть — власть рабочих и крестьян!