— Сделаем, — решительно произнес Рогозинский. — Сейчас же пошлем туда нарочного, чтобы уже утром полк выступил.
— Погодите, — сказал Тихменев. — Туркестанский полк, конечно, вполне подходит, но стоит как-то неудобно — довольно далеко от шоссе. Пока выберется по этой грязи, пока дойдет... А вот Шестидесятый Сибирский в этом смысле очень удобен: стоит на самом большаке.
— Это правда, — снова заговорил гренадер с пышными усами. — Но ведь и этому полку придется тащиться пешком. А помощь требуется как можно скорей. Так?
— Так, — кивнул Рогозинский. — Что же ты предлагаешь, Пролыгин?
— У станции Погорельцы, на разъезде Хвоево, стоит бронепоезд... И состав там весь большевистский.
— Бронепоезд? — заговорил Соловьев. — Вот если бы удалось быстро послать его в Минск, пока подойдет пехота...
— Боюсь, что это будет нелегко, — сказал доктор Тихменев. — Личный состав там, правда, большевистский, но офицеры настроены к нам враждебно.
— Что же, тогда надо будет арестовать их и повести поезд самим, — спокойно возразил Пролыгин.
— Кому это «самим»? — посмотрел на него Соловьев.
— Ну, если будет больше некому, то хотя бы и мне, — просто заявил Пролыгин. — Ведь я бывший железнодорожник, машинист. — И он положил на стол мозолистые руки, словно предъявляя диплом.
Соловьев подумал, что для такого дела недостаточно быть просто «бывшим машинистом и железнодорожником». Шутка ли, ведь надо убедить команду бронепоезда, арестовать офицеров и буквально продраться через несколько станций, быть может с боями, к Минску. Для такого дела надо уметь не только водить паровоз. И он был удивлен, когда Рогозинский сказал как само собой разумеющееся:
— Ну, тогда тебе надо будет этой же ночью отправиться туда. Возьмешь кого-нибудь на помощь?
— Думаю — обойдусь, — ответил Пролыгин. — Ведь тут люди нужны для организации съездов.
Рискуя обидеть этого человека своим вопросом, Соловьев спросил у Рогозинского:
— Так вы что, уверены, что товарищ Пролыгин справится с этим делом? Со всеми трудностями, связанными с захватом поезда и доставкой его в Минск?
— Пролыгин? — Рогозинский посмотрел на него, потом на хитро сощурившегося гренадера и улыбнулся. — Он справится, не беспокойтесь!
— Да, конечно, справится, — поддакнули остальные члены комитета.
— Впрочем, мы можем одновременно отправить по шоссе в Минск и наш отряд бронеавтомобилей, — сказал другой член комитета, Ксенофонтов. — Если бронепоезд... почему-то не дойдет, так хоть броневики поспеют.
Соловьев вспомнил, что фамилию Ксенофонтова он недавно встречал в большевистском списке кандидатов в Учредительное собрание от Северо-Западной области. Значит, тоже дельный человек, подумал он.
— Правильно, — кивнул Рогозинский. — Отправим в бронеотряд Катушкина. Итак, что же у нас получается? В Минск идут Шестидесятый Сибирский и Двенадцатый Туркестанский полки, Пролыгин поведет бронепоезд, а Катушкин — отряд бронеавтомобилей. — Он повернулся к Соловьеву. — Хватит?
— И половины этого хватит, — энергично откликнулся тот. — Лишь бы эти гады из «комитета спасения» увидели, что фронт идет нам на помощь. — И уже весело сказал: — Так что же, товарищи, выходит, что мы начинаем настоящую боевую операцию? А раз так, следовало бы создать нечто вроде штаба, а?
Тут же предложили в состав Революционного штаба товарищей Рогозинского, Тихменева, Ковача, Лысякова, Пролыгина и отсутствующего подполковника Каменщикова.
Рогозинский на стареньком «ремингтоне» отстукал мандаты на имя Пролыгина и Катушкина, тоже солдата Гренадерского корпуса, подписал именем Революционного штаба Второй армии, и оба уполномоченных, несмотря на ночь и дождь, отправились выполнять задание.
— Ну а вы останетесь здесь, с нами? — спросил Рогозинский Соловьева.
— Нет, я же сказал, что сюда должен приехать товарищ Щукин, а я немедленно возвращаюсь в Минск. Там ведь не знают, когда подойдет помощь и откуда. Надо спешно сообщить им, что мы тут предприняли.
— Ну тогда поспите хоть часок-другой, отогрейтесь. Ехать-то вам на попутных, а это сами знаете, сколько времени. — И, подойдя к стене, Рогозинский потрогал шинель Соловьева. — Вот и шинель еще мокрая, я повешу у печки, пусть просохнет...
Первое заседание «комитета спасения» было созвано утром 28 октября. И едва только был избран председательствующий этого заседания (председатель городской думы Вайнштейн), как встал прапорщик Злобин и потребовал слова для внеочередного заявления.
— Товарищи! — начал он с дрожью негодования в голосе, постепенно переходя на крик. — Я не знаю, насколько мы правильно поступили, заключив вчера соглашение с большевиками из Минского Совета и поверив, что они действительно захотят выполнить его. Ведь подумать только: не успели просохнуть их подписи, не успели они сдать власть Комитету спасения революции, как сразу же вероломно нарушили соглашение и начали творить беззакония.