— Гренадеры сюда не придут! — сквозь сжатые от ненависти зубы выдохнул Жданов.
Липский с удивлением глянул на него.
— Почему вы так уверены в этом, господин комиссар? Ведь сегодня, 30 октября, как вам известно, открывается корпусной съезд и, по убеждению всех, на этом съезде большевики устранят старый комитет и изберут новый, свой... И что же тогда помешает им направить сюда гренадеров?
Жданов чуть было не крикнул ему в лицо, что да, он это знает, но знает и то, что именно сегодня, 30 октября, Гренадерский корпус будет разгромлен, разбит, развеян в прах. Но он понял, что при этом полковнике, думающем, что большевики «имеют основание считать командование фронта мятежниками», о таких делах и заикнуться нельзя. Поэтому он, сдерживая гнев, спросил:
— И как вы относитесь к этому? Может быть, вы полагаете, что нам надо сидеть и ждать, пока большевики возьмут в свои руки весь фронт?
— Я снова повторяю, что идеи большевиков лично для меня непонятны и неприемлемы. Но я полагаю, что остальные партии (здесь Липский показал на Жданова, Колотухина и Злобина) имели не меньше возможностей, чем большевики, доказать армии и народу правоту своих идей. И если, несмотря на это, армия пошла за большевиками, значит, их идеи ей чем-то ближе и понятней...
— Вот как? — скривив губы в презрительной усмешке, воскликнул Колотухин. — А как у вас обстоит дело с понятием о присяге, полковник? Надеюсь, вы не забыли, что присягали на верность Временному правительству, а не большевикам?
— О присяге? — Липский резко повернулся в его сторону и смерил взглядом. — А вы, поручик, надеюсь, не забыли, что, прежде чем присягнуть вашему Временному правительству, я уже присягал божьей милостью монарху и императору? И благодарите господа, что в тот день, 2 марта, государь сам отрекся от престола, а не обратился к армии с призывом выполнить данную ему присягу. Ибо тогда я, не имея повода и времени задуматься о том, что выше — воля народа или присяга, — обязательно пошел бы с оружием против вас, социа-лис-тов всех мастей!
— Господа, господа, прошу успокоиться! — поднялся с места Балуев. И обернулся к Жданову: — Должен сообщить вам, Венедикт Алексеевич, что я тоже, как человек военный, считаю ваш план неразумным, хотя и по иным соображениям: просто он основан на чувствах, а не на трезвом учете обстановки. Вы предлагаете начать военные действия, не имея даже приблизительной уверенности в их успешном окончании. А это самый верный способ погубить дело, за которое вы ратуете... — После небольшой паузы, он продолжал: — Совершенно очевидно, что сначала надо попробовать задержать бронепоезд, а потом уже начинать действовать здесь. Поэтому начальнику службы передвижения необходимо всячески препятствовать продвижению бронепоезда... Господа Злобин и Колотухин должны выехать навстречу поезду: быть может, в команде имеются ваши единомышленники, с помощью которых можно будет изменить ход событий... А вам, Венедикт Алексеевич, — снова обратился он к Жданову, — следует все же найти какой-то способ для разоружения большевиков в Минске через Комитет спасения революции...
Бронепоезд остановился у водоразборной колонки на станции Замирье. Пока Глонта и еще несколько солдат набирали воду, Пролыгин оглядывал станцию.
На платформе было довольно много народу, и все с явным интересом разглядывали бронепоезд. Лица одних выражали радость, других — испуг, а у иных были и кисло-враждебные физиономии. Во всяком случае, для Пролыгина стало ясно: здесь уже все знают об их бронепоезде, знают, чей он и куда следует.
К паровозу подошел пожилой штабс-капитан с бледным лицом и обратился к выглядывающим из окна Пролыгину и Яше:
— Кто у вас начальник, господа?
Пролыгин понял, что это военный комендант станции, и, спрыгнув вниз, ответил:
— Я начальник.
Снова его замасленная одежда и перепачканное углем лицо стали предметом пристального и удивленного изучения.
— Кто вы будете? — словно не веря, задал вопрос комендант.
— Член Революционного штаба Второй армии. По его приказу и действую. — И Пролыгин на всякий случай добавил: — Каждый, не подчиняющийся распоряжению штаба, будет мною немедленно арестован, а при сопротивлении — расстрелян. — Он достал свой мандат без печати и показал коменданту. — Видите?
И без того перепуганный, комендант торопливо сказал:
— Да мне что, я ведь ничего не говорю. Но вас просит к аппарату начальник передвижений войск штаба фронта.