— Старший лейтенант Черных? — переспросил генерал. — Да ведь это его хотел полковник Гришин уволить из армии, не помню, за какое-то нарушение. А я не согласился… И он удовлетворенно заулыбался, приговаривая: «Молодец, молодец!»
Я рассказал командиру корпуса, что огнем нашей артиллерии и стрелкового оружия уничтожено немало солдат врага на подступах к крепости. Прекратив атаки, немецкое командование бросило на Осовец авиацию. Бомбили беспрестанно. Позже противник обошел крепость и прорвался севернее ее.
— Вот что, Георгий Дмитриевич, — обратился ко мне генерал Рубцов, — колонна штаба сейчас снимается и пойдет в район Слонима. — Он попросил у своего адъютанта карту, развернул ее и показал отмеченный красным карандашом кружок на зеленом лесном массиве. — Смотрите, Георгий Дмитриевич, роща, конфигурацией похожая на молоток, так ее и будем называть. Завтра мы будем там. Сюда приведете людей и вы. — Свернув свою карту, он встал. За ним поднялся и я. — Вот, глядите, товарищ Маврин. Мы пойдем по этой дороге, но, как видите, местность открытая, перелески небольшие. Другой дороги здесь нет, она будет через пятнадцать километров. Белосток давно взят немцами. Сокулка тоже. Не будут же они там сидеть. Я думаю, что вот-вот немцы должны появиться здесь. Прикройте на час колонну штаба, закрепившись на тех высотах. — И он показал на поросшие кустарником, молодыми деревьями возвышенности, находившиеся метрах в пятистах. — Дорога с них хорошо простреливается. Скажите об этом же полковнику Родзивиллу…. Если сунутся, вы им дадите, — закончил командир корпуса.
— Есть, товарищ генерал, будет сделано, — заверил я».
Последний переход колонны штаба корпуса из-под Белостока в район Слонима оказался очень трудным. Всю ночь машины шли по лесным дорогам, застревая в низинах и болотинах. Уставшие командиры спали сидя, часто просыпаясь от толчков и тряски на плохой ухабистой дороге, клевали носами водители.
На восходе солнца эскадрилья вражеских бомбардировщиков обнаружила колонну в долине небольшой речки, по обеим сторонам которой стояли почерневшие печные трубы сожженных домов да дымились оставшиеся тлеющие бревна, и атаковала машины. Повернуть с дороги оказалось невозможным: слева — русло речки, справа — крутые холмы. Оставалось только одно — скорость. Разогнавшись, с трудом объезжая остатки разбитых, искореженных от бомбовых попаданий машин, колонна метров через шестьсот на огромной скорости свернула в лес.
Пострадал батальон связи, большая часть машин была разбита. Теперь штаб корпуса остался без радиостанций, значит, без всякой надежды на связь с соединениями и частями.
Похоронив заместителя начальника штаба по связи полковника Баландина и других погибших товарищей, колонна двинулась дальше…
«Вскоре после рассредоточения машин в роще под Слонимом я решил переговорить с командиром корпуса, — вспоминает ныне бывший начальник шифровальной службы штаба капитан Федор Дмитриевич Катков[15]. — Дело в том, что меня как шифровальщика, ведущего секретное делопроизводство, беспокоила судьба архивных дел. Мне казалось, что появилась опасность утраты и попадания архива врагу. Да и, честно говоря, хотелось поговорить с генералом о создавшейся обстановке. Ко мне Федор Дмитриевич относился запросто. В Белостоке мы жили в одном доме.
Командира корпуса я нашел сидящим за столом на складном табурете, хмурым, сосредоточенно углубившимся в карту.
Как положено, поднеся ладонь к козырьку фуражки, я обратился к генералу. Федор Дмитриевич встал, подал мне руку, приветливо улыбнулся. Хмури, которую я видел на лице полминуты назад, как не бывало. Предложил мне закурить, открыв коробку «Казбека». Я не отказался.
— К сожалению, не могу предложить вам, Федор Дмитриевич, стул. Только одну раскладушку и возим-то в машине, — сказал генерал, показав на складной табурет, и сел.
Мой совет об уничтожении архива командир корпуса поддержал. Стоя у стола и разглядывая карту, испещренную главным образом синими стрелами, простиравшимися от границы до Барановичей, я сказал: