Евгения Григорьевна внимательно слушала мужа, не забывая налить ему в стакан чаю, достать сахар, поставить блюдце с вареньем.
— Можешь, Женя, поздравить меня, — сказал Федор Дмитриевич, — избрали членом обкома!
Встреча в школе
Окончив трудовой день в детской клинической больнице, ординатор Евгения Григорьевна Рубцова идет в школу № 22, в ту самую школу, в которой учится ее девятилетняя Леночка и где она — председатель родительского комитета класса — часто бывает.
Мороз проникает за каракулевый воротник пальто, в рукава, щиплет нос и щеки, леденит руки. Евгения Григорьевна закуталась в пуховую шаль, спешит, поскрипывает снег под ее высокими белыми фетровыми ботами.
Сегодня, 2 декабря, вечер встречи учащихся с комбригом Рубцовым. На прошлой неделе директор школы Иван Федорович Киряков говорил с ней о возможности пригласить в школу комбрига Рубцова.
Она тогда посоветовала директору позвонить прямо Федору Дмитриевичу. Конечно, Федя согласился побывать в школе, выступить.
На встречу Евгения Григорьевна опоздала. Молодая учительница немецкого языка проводила Рубцову в зал, где школьники напряженно слушали ее мужа.
На сцене за небольшим столиком сидел директор школы. В стороне от стола стояла обычная черная доска с прикрепленной картой Северо-Запада европейской части СССР. На карте хорошо видна большая часть территории Финляндии, линия границы от Ленинграда до Баренцева моря. В руках у Федора Дмитриевича была деревянная некрашеная указка. Иногда он подходил к карте и уверенно показывал называемые географические пункты. Заметив вошедших, с улыбкой кивнул Евгении Григорьевне, взглядом проводил ее до места, наблюдая, как она уселась рядом с учительницей второго класса Марией Николаевной Потаповой.
— …Я рассказал вам, ребята, историю появления самостоятельного государства Финляндии и о причинах советско-финляндского конфликта, два дня назад переросшего в военные действия. — Федор Дмитриевич помедлил, спросил: — Какие будут вопросы?
Как благодарность за выступление в зале раздались аплодисменты. Через полминуты они смолкли.
— Можно мне? — В первом ряду поднялся светловолосый веснушчатый мальчик. Краснея и чуть заикаясь, он сказал: — Мне ребята велели, чтобы я спросил вас, товарищ комбриг… — Он не успел приготовить фразу и теперь робел и смущался. — Чтобы вы, товарищ комбриг, рассказали нам, за что вас наградили орденом. И вообще о гражданской войне… И еще о Халхин-Голе…
С чувством выполненного долга веснушчатый мальчик уселся, оглядываясь и показывая довольным видом товарищам, что он все сделал. Ребята поддержали просьбу аплодисментами одобрения.
— Ну, хорошо, расскажу вам немного о гражданской. Давно ведь это было, нынче война совсем иная, техника все решает, а двадцать лет назад мы были голодны и плохо одеты, винтовка со штыком да «максим» — вот и все наше вооружение. Артиллерии было мало, снарядов и патронов не хватало…
— Все равно расскажите!
— Интересно, расскажите! — слышались робкие возгласы.
— Ладно, ребята, расскажу. Вы, конечно, знаете родину Владимира Ильича Ленина — город Ульяновск. Раньше он Симбирском назывался. Знаете?
— Знаем, знаем, — раздалось со всех сторон.
— Наш 5-й отдельный Курский полк, в котором я служил тогда командиром роты, прибыл на Восточный фронт, под Симбирск. Помню, на станции Чуфарово вызвал меня комбат и поставил задачу подготовиться совершить в одну из ближайших ночей стодвадцатикилометровый марш. «Куда и зачем, пока сам не знаю, — сказал комбат, — узнаем позже. Вот, Рубцов, мандат на право реквизиции горючего любого вида: керосина, бензина… И от спирта не отказывайся. Машину грузовик тебе даю, забирай его и поезжай», — добавил он.
Вам, ребята, слово «реквизиция» непонятно? Просто-напросто получил я мандат на право в любой организации, на любой базе забрать горючее и расписку с печатью оставить, вот и все, реквизировать, значит. «Найдешь горючее — машины получишь для переброски роты, не найдешь — пешком шагать будете», — сказал комбат.
Посадил я в старенький, с длинным кузовом, грузовик десять бойцов и поехал. Двое суток мотались мы по станциям и селам. Нашли восемь бочек горючего. А после получили мы обещанные машины. Как какую-нибудь заведут, она трясется в старческой лихорадке, такую струю дыма выпустит, что задохнуться можно. Красноармейцы глядят и переговариваются: «А вона не бабахнет? Как поидим, вона и рванет, на мелки железяки разлетится, не хочу в энтот гроб сам лезти…» Бойцы у нас курские, говор такой.