Евгении Григорьевне досталась сложная палата. Большинство раненых с поражением нижних конечностей, были и с ожогами. Особую тревогу вызывал двадцатилетний лейтенант Борис Орлов, бывший студент Ленинградского судостроительного института. У него тяжелый ожог нижней части живота и ног. Воспаленными, мутными от нестерпимой боли глазами он часами глядел в потолок, не произнося ни слова. У Бориса обожжена треть тела.
Много долгих бессонных ночей провела Рубцова у его постели. Она знала, что такие раненые не выживают, но как могла боролась за его жизнь, не раз меняла курс лечения. Орлову неоднократно переливали кровь, вводили в организм растворы, а улучшения состояния больного не наступало…
Евгения Григорьевна медленно идет по палате. Вот уже немолодой боец Иван Егорович Евсеев. Все врачи и сестры госпиталя обращаются к нему по имени и отчеству. У Евсеева тяжелое ранение правой ноги. Но даже прикованный к койке, этот коренастый, крепкого телосложения мужчина не растерял оптимизма и жизнелюбия. У Евсеева началась гангрена. Ногу надо ампутировать.
— Не дам, слышите, не дам! — гремит по палате его голос. — Ни в жизнь без ноги не буду!
— Иначе смерть, — жестко обрывает Рубцова.
— Смерть?! А вы зачем тут?! Лечите! Резать не дам!
— В таком случае я не могу бороться за вашу жизнь. Да поймите же вы это наконец!
— Не можешь — не берись, пусть другие лечат! — упрямо бросает Евсеев и отворачивает лицо к стене.
Время терять нельзя. И после мучительных раздумий Рубцова идет к начальнику отделения Н. В. Белецкой, организует консультацию профессора М. С. Знаменского.
Беден арсенал медицинских средств. Антисептические растворы, витамины, стрептоцид и усиленное питание — вот все, что можно применить. «Бесполезно, погибнет», — бьется в сознании беспокойная мысль. Но, чудо! К концу недели опухоль на ноге Евсеева стала заметно спадать, уменьшилась синюшность. Раненый и сам чувствует, что потихоньку выкарабкивается из цепких лап смерти.
— Спасибо, доктор! — говорит он Рубцовой после очередного обхода. — Да я за эту ногу десяток фашистских гадов уложу!
Напряженны будни госпиталя. Особенно трудны ночи, когда с эвакопункта раздается тревожный звонок, предупреждающий о прибытии эшелона с фронта. В госпиталь прямо ночью вызывают сотрудников, в приемное отделение перетаскивают носилки, в помещениях производится генеральная уборка, заправляются чистым бельем постели, пополняются медикаменты, стерилизуются хирургические инструменты и перевязочный материал.
И вот начинают прибывать машины, полуторки и трехтонки, с побывавшими в самом пекле бойцами. Они измучены долгой дорогой, истощены, повязки, нередко наложенные еще семь-восемь суток назад, бурые от запекшейся крови. Десятка полтора машин выстраивается на улицах перед госпиталем. Выгрузкой раненых занят весь персонал госпиталя. И среди всех выделяется высоким ростом Александр Михайлович Соснин. Он быстр в движениях, немногословен, но врачи, сестры, санитары, работники хозяйственной службы выполняют его приказания стремительно и точно.
Приглушенные и громкие стоны раненых, спокойные, ласковые голоса сестер, шум машин, крики команд, отчаянные возгласы — все сливается в характерный и ни с чем не сравнимый госпитальный гул. Да, прием раненых — самый трудный рабочий день. Когда раненые осмотрены, накормлены, размещены по палатам, врачи и сестры от усталости буквально валятся с ног, и только начальник госпиталя кажется таким же спокойным и неутомимым. Но как бы ни уставала Евгения Григорьевна, а придя домой, непременно сядет за дневник. Вся в мыслях о муже, на страницах тетрадки поведет разговор с ним. Вот уже месяц они в Перми, а от Федора Дмитриевича никаких вестей. От недобрых предчувствий и тоски сжимается сердце.
Нашими войсками оставлены города Гомель, Чернигов, Киев… Напряженная тишина в госпитальных палатах, угрюмые лица раненых, среди которых много украинцев. Под Харьковом родина Рубцовой. Там брат, сестра, тетя… И Федор где-то в той стороне. Почему же не пишет он? Прав Адамсон, нельзя предаваться унынию, держаться нужно. Да и не только самой держаться, надо еще и раненых хоть на короткое время отвлечь от тяжелых дум, подбодрить.
Пирятин
Высокая дамба через пойму тихой, но полноводной реки Удай (начальный участок шоссе Пирятин — Сумы) сплошь забита войсками. Соединения, части и отдельные подразделения в стремлении покинуть город Пирятин, который в эти дни оказался на скрещении путей отступавших армий Юго-Западного фронта, неудержимым потоком пробивались к дамбе. Враг, используя все заднепровские аэродромы, с раннего утра бомбил скопления советских войск. Армады немецких штурмовиков и бомбардировщиков через двадцать-тридцать минут пиратствовали в воздухе. После каждого налета сотни убитых и раненых, разбитые, исковерканные и горящие автомобили, черные тучи ядовито-удушливого дыма от горелой резины и крашеного металла.