— Товарищ генерал-майор, как быть с шифрами? — спросил начальник связи майор Чирков.
— Уничтожить, — после короткого раздумья сказал генерал. — Оперативные и другие документы, имеющие ценность для врага, сжечь. Особенно списки личного состава. Политотделу уничтожить бланки партийных документов и учетные карточки коммунистов… Комиссар возражений не имеет?
— Нет. У меня лишь одно дополнение, Федор Дмитриевич, — сказал Рычаков и встал. — Я бы предложил всем, находящимся здесь, оставить для себя по последнему патрону…
С наступлением сумерек сводный отряд Рубцова, размещенный на машинах, был готов к прорыву. По установленному сигналу огромная колонна набрала скорость. Водители нервно сжимают колеса рулевого управления, они напряжены до предела, наготове пулеметчики…
Многорядная колонна машин без света подошла к Высокому. В какие-то считанные секунды село озарилось настоящей иллюминацией: не жалели немцы ракет. Крики, лающие возгласы команд, автоматные и пулеметные очереди.
Теперь все зависело от умения и сметки водителей. Автомашины, объезжая немецкие бронетранспортеры и автомобили, стоящие на дороге, сшибая заборы и плетни, увертываясь от плотного пулеметного огня, группами и в одиночку пробивались через село.
Расчет на смелый неожиданный натиск был точен. Колонна прорвалась с минимальными потерями, оставив несколько десятков горящих вражеских автомобилей.
В полночь она подходила к Городищу.
Ночь в Городище
Село было сплошь забито войсками. С огромным трудом удалось разыскать хату, где находился командующий 21-й армией и оперативная группа его штаба. Переполненная горница тускло освещалась светом керосиновой лампы. На широких деревянных лавках, большой печи, просто на полу, укрывшись с головой шинелями, лежали офицеры штаба, а сам генерал-лейтенант В. И. Кузнецов, начальник штаба генерал-майор В. Н. Гордов и несколько полковников, склонясь над столом, изучали развернутую, сильно потертую на сгибах оперативную карту. В слабом свете лампы, еле пробивавшемся через табачный дым, не сразу заметили они вошедших Рубцова, Рычакова, Пиказина и Здановича, озирающихся, туда ли они попали. Осторожно перешагивая через лежащих на полу людей, Рубцов приблизился к столу:
— Товарищ командующий!
В. И. Кузнецов оторвал от карты взгляд красных, воспаленных глаз:
— Рубцов! — и, поднявшись из-за стола, крепко пожал вошедшим руки.
Федор Дмитриевич начал докладывать, но командующий остановил его:
— Потом докладывать будешь, живы — это главное. Голодны, наверное? Мы вот тут перекусили немножко, чай еще не остыл. Давайте устраивайтесь. Без церемоний.
— Спасибо, товарищ генерал. Действительно, со вчерашнего вечера в рот ничего не брали, — за всех ответил комиссар Рычаков.
Несколько старших офицеров поднялись, уступая место у стола, на краю которого лежали прикрытые газетой нарезанные ломти хлеба, а чуть подальше — консервные банки, кружки и несколько кусков сахару.
Ели молча, сосредоточенно пережевывая хлеб, толсто намазанный свиной тушенкой, так же молча пили обжигающий губы кипяток, перехватывая из руки в руку горячие кружки. Рубцов взглянул на часы, они показывали два ночи. Генерал был так измотан и голоден, что пережевывал эту случайную пищу и запивал ее кипятком равнодушно. Усталость свинцовой тяжестью сдавливала веки, а в сознании с необычайной ясностью проплывали события этого дня. Смешение тылов и войск, потеря управления соединениями и частями, окружение — все это щемящей болью наполнило сердце… А потом вспомнилась уютная квартира в Белостоке, своя тихая комната с рабочим столом, с книгами… Теперь там хозяйничали солдаты врага… И Федор Дмитриевич мысленно перенесся в предпоследнее мирное пристанище своей семьи — в Пермь, город, далекий от линии фронта.