Но сам Герой судил скромно. Он делал то, что, по его убеждению, следовало делать и на что он был способен. Бывал там, где нужно бывать, смелостью своей не козырял - не любил он показной храбрости, которая порой выглядит красиво, а к добру не приводит...
Немецкие артиллеристы перенесли огонь вправо, дорогу обстреливали лишь отдельные орудия.
- Теперь поехали, - кивнул шоферу Симоняк. - Нажимай, Михайло.
Машина, пролетев на полной скорости через открытое место, въехала в Колпино. Шофер, не сбавляя газ, направился к штабу армии.
В просторной комнате, где должно было происходить заседание Военного совета, собрались командиры дивизий и бригад. У продолговатого стола сидели Борщев, Сенкевич, Путилов, Потехин... Начальник оперативного отдела Щеглов вешал на стену крупно вычерченную схему.
Тут что-то затевается серьезное, - подумал Симоняк. - Куда же нас теперь бросят?
10
От взрыва танк подпрыгнул, накренился. Зверев больно ударился головой о броню. Застрявший танк был хорошей мишенью для немцев. Пушку свернуло набок, рация не действовала. Командир машины отправил радиста к своим, но минуло уже с час, на выручку никто не приходил... А немцы подбирались всё ближе.
В танке их было трое: капитан Зверев, командир экипажа - лейтенант и механик-водитель. Лейтенанта звали Петром, а водителя Сашкой. Фамилий их комбат не знал и лиц не разглядел. Свела их фронтовая судьба глубокой ночью.
Зверев был на командном пункте полка, когда немцы начали контратаку. Услышал нарастающую стрельбу и вопросительно посмотрел на Кожевникова. Каждая жилка на совсем еще юношеском лице комбата выдавала нетерпение.
- Беги, - сказал комполка.
Зверев поспел в самый раз. Немцев удалось отбросить...
Решив уточнить обстановку, Зверев залез в танк и выехал на окраину деревни Чернышево. Они оказались под самым носом у противника. Началась страшная пальба.
- Разворачивайся, - приказал лейтенант.
Танк повернул и застрял, продавив бревенчатый мостик через канаву.
В Сибири я жил, - подумал Зверев, - слышал волчий вой. Жуть брала. Но что это по сравнению со свистом снарядов и воем мин...
- Русс, сдавайся! - донеслось в танк.
Лейтенант стрелял наугад в темноту.
Более трех часов Зверев вместе с членами экипажа отбивал атаки, приоткроет верхний люк и метнет гранату в подползших фашистов. Один из бросков окончился не совсем удачно: в высунутую руку впилась пуля. Было похоже, что развязка близка. Немцы подложили заряд под танк и взорвали. В машину проник едкий дым, запахло гарью.
- Что будем делать, Петр?
- Танкисты живыми не сдаются, - сказал лейтенант.
- Ну, и гвардейская пехота тоже.
11
Полковник Щеглов был отменным ходоком и незаменимым спутником. Его веселый говор не утихал ни на минуту. Симоняку это нравилось, - он любил шутку.
Талый снег расползался под ногами, и на тропе, по которой шагали Симоняк и Щеглов, проступала вода.
- Сюда, - показал полковник на неглубокий овражек, где над врезавшейся в покатый откос землянкой трепыхался белый лоскут с красным крестом, - страшно пить хочется. А тут наверняка чай найдется.
- Может, что и покрепче, - усмехнулся Симоняк. У входа в землянку молоденькая сестричка отчитывала рослого парня с рукой на перевязи:
- И чего тебе не лежится? Придет машина - отправим...
- Не о машине тоскую, - оправдывался раненый. - Лежать невмоготу.
- Так его, Клава, - вмешался Щеглов. - Дисциплинку держи.
- Здравия желаю, товарищ полковник.
- Чайком побалуешь? - спросил Щеглов.
- Конечно, можно.
Клава нырнула в землянку и вскоре вынесла громадный чайник.
Потягивая горячий, круто заваренный чай из обжигающей губы алюминиевой кружки, Щеглов спросил:
- Где твой Ромео?
Клава как-то сразу сникла:
- Да разве вы не знаете? Тяжело ранен Петя. Там, на Неве. Два месяца как в госпитале.
- Поправляется?
- Что-то больно медленно.
- Ну, не горюй. Кости целы, мясо нарастет. Опять скоро вместе будете.
Поблагодарив за чай, генерал и полковник пошагали дальше, к командному пункту 45-й гвардейской дивизии.
- Славная дивчина, - сказал Щеглов и, не ожидая расспросов, стал рассказывать.
Попала Клава в стрелковый полк из Кронштадта с пополнением моряков. С гордостью носила она полосатую тельняшку. Казалось, и сердце свое отдаст какому-нибудь флотскому орлу, но полюбила пехотинца, застенчивого полкового врача, только расставшегося со студенческой скамьей. Клаву пытались отговаривать: на войне, мол, не до любви, да и молода еще очень. Гляди, как бы в восемнадцать лет тебе вдовой не остаться.
Не действовали эти увещевания на Клаву. Решили разобрать ее в комсомольском порядке. И постановили на собрании просить командира полка перевести медицинскую сестру Первову в медсанбат.
Как только кончилось собрание, Клава сказала своему избраннику Петру Гультяеву:
Пойдем к батьке. Пускай рассудит.
Полковой врач и медицинская сестра пришли к командиру дивизии.
Первой заговорила бойкая Клава:
Можно на войне любить, товарищ генерал?
А что любить?
Не что, а кого... Вот его.
Его? Врач он хороший, офицер храбрый. Помню, на Ивановском пятачке он смело воевал, и под Московской Дубровкой тоже.
А мне вот запрещают любить...
А ты чего молчишь, доктор?
Она всё правильно говорит, товарищ генерал. Грозят ее из полка убрать и на этом считать нашу любовь исчерпанной.
А вы всё взвесили, друзья? Тебе - двадцать два, а она еще моложе. Война ведь сурова, всякое может случиться...
Только смерть и может разлучить нас, - горячо произнесла Клава.
Коль всё у .вас твердо решено, то быть по-вашему Благословляю. Хотите, вот в свою книгу запишу, а там будет поспокойнее, в загсе свой союз оформите.
Комдив достал из столика три зеленоватых стаканчика, налил вина:
Ну, чокнемся, молодожены. Пусть ваш союз будет крепким, как наша гвардия.
После этого Клаву уже не прорабатывали. А молодая чета вызывала у всех, кто с ней встречался, самое доброе к себе отношение.
- Чего только в жизни не бывает, - неопределенно заметил Симоняк. - Кого война разлучает, а кого вот так столкнет, спаяет накрепко.
Симоняк и Щеглов порядком устали. Они побывали в дивизии Путилова, в бригаде Потехина, у танкистов, координировали действия ударной группировки армии. Перед ней ставилась задача прорвать оборонительный рубеж на реке Тосне, наступать на Никольское, Ульяновку и затем повернуть к Синявину на соединение с войсками армий - 2-й ударной и 67-й.
63-я гвардейская дивизия также входила в состав ударной группировки. Ее полки, передав свои позиции в Красном Бору артиллерийско-пулеметному батальону, передвинулись на два-три километра левее.
Новый удар не достиг цели. Немцы подтянули в этот район много войск, у них было численное превосходство. Они нередко сами контратаковали. Едва не случилась серьезная беда с 270-м полком. Гитлеровцы прорвались к его штабу, их танк подошел к самому блиндажу, где находилось полковое знамя. Замполит Чудинов и капитан Константин Гаврушко, начальник штаба, увидев это, пошли на крайнюю меру.
- Вызывай огонь! - приказал Гаврушко своему помощнику Завьялову.
Командир артиллерийского полка Михаил Васильевич Шошин не сразу понял, чего требует капитан Завьялов.
- Вы не ошиблись? - переспросил он. - Повторите координаты... Это же...
- Другого выхода нет. Торопитесь.
Через несколько минут артиллерийский дивизион открыл огонь. Корректировал Завьялов. Батарейцы били по штабу, окруженному фашистами.
Командир полка Афанасьев, узнав, какой опасности подвергается штаб, двинулся с автоматчиками на выручку. На окраине деревни Чернышеве Афанасьева ранило. Он остался в строю, руководил боем.