Генерал подумал о Трошине. В корпусе этот молодой офицер служил недавно. Войну начал политработником, потом перешел на командную должность. Первый бой - в Арбузове - провел неудачно. Сам пошел в атаку, забыв, что отвечает за весь батальон.
- Так нельзя, капитан! - заметил ему после боя комкор.
Трошин старался объяснить, как всё получилось:
- Подошли к поселку. Огонь страшный. Залегли солдаты. А ведь еще бы один бросок - и поселок в наших руках. Я в этих местах до войны жил, на Дубровской электростанции работал. Родные места. Вот и побежал в передовую цепь.
Генерал покачал головой:
- И что получилось? Потеряли управление. Командир должен быть всегда командиром. С горячим сердцем, но с холодным рассудком. Не поддаваться первому порыву, а всё взвесить и лишь после этого принимать решение.
Суровый урок, полученный в том бою, Трошин как будто усвоил, усердно готовил к наступлению батальон. Всё же комкора беспокоило: сумеет ли комбат держать себя в руках в наступлении? Симоняк достал листок бумаги, черкнул Щеглову: С Трошина глаз не опускать. Напомни Шерстневу.
На наблюдательном пункте не сиделось. Комкору хотелось видеть людей, он пошел в траншеи, проверяя; как гвардейцы сменяют части, занимавшие здесь оборону. Командира 64-й дивизии Романцова он повстречал неподалеку от его штаба.
- Куда путь держишь, Иван Данилыч?
- В полки хочу заглянуть.
- Добре...
Романцову исполнилось сорок. Больше двадцати лет он отдал службе в армии, воевал еще под Перекопом. На Ленинградском фронте до перевода в корпус командовал стрелковой дивизией, но в наступательных боях участвовал мало. Не то, что Щеглов или командир 45-й дивизии Путилов. Не вышел бы первый блин комом. Но теперь что было загадывать! Бой покажет, думал Симоняк, идя по траншее.
Командир Ленинградского полка Афанасьев о чем-то оживленно говорил со своим новым замполитом Евсеенковым.
- Что вы тут за военный совет устроили?
- Договариваемся - где кому быть. Александр Корнеевич вперед рвется.
- А командир полка, значит, против?
- Да, товарищ генерал, - негромко подтвердил Евсеенков. - А я так думаю: пойду в один батальон, к Панфилову, а парторг полка Иван Павлович Сень в другой - к Ефименко...
- А каково настроение солдат?
- Боевое.
- Кулаки у всех чешутся.
- Помните главное: стрелой лететь вперед, назад не оглядываться. Доколачивать уцелевших фашистов будут другие...
Симоняк обосновался на своем наблюдательном пункте под утро. В длинной траншее, перекрытой бревенчатым накатом, было подготовлено всё необходимое: установили перископ, стереотрубу, повесили карту. Рядом с генералом расположился командующий артиллерией корпуса полковник Иван Осипович Морозов. Потирая руки от холода, а может быть, от волнения, он посматривал на часы.
Девять часов двадцать минут. Задрожала и, казалось, покачнулась земля. Заговорил бог войны. Стреляли отовсюду: прямой наводкой с переднего края, с закрытых позиций на обратных скатах, из предместий города, с бронепоездов, с балтийских кораблей на Неве. Волна за волной шли бомбардировщики, на бреющем полете проносились горбатые штурмовики.
Вражеские позиции кромсали снаряды и бомбы. Они крушили наблюдательные пункты, блиндажи и дзоты, рвались на огневых позициях, перепахивали траншеи, сваливали проволочные заборы.
Час сорок минут гремела артиллерия. На вражеской стороне разорвалось двести двадцать тысяч снарядов. Еще не умолкли залпы катюш, еще на неприятельском переднем крае вздымались столбы земли и дыма, а наша пехота по сигналу ракет поднялась из траншей.
Симоняк, поворачивая перископ, всюду отчетливо видел людей, бегущих по заснеженному полю.
- Пошла гвардия!
Головные цепи уже перемахнули через первую неприятельскую траншею.
- Быстрей! Быстрей! - торопил Симоняк солдат, как будто они могли услышать его в яростно бушевавшем шквале металла и огня.
Быстрей! Быстрей! Выигранные минуты - это спасенные человеческие жизни, это верный боевой успех.
2
Майор Зверев за ночь измучился от ожидания. К четырем часам утра роты заняли выносные траншеи, продолбленные в мерзлой земле. Восемьсот - тысяча метров отделяли ранее нашу первую линию от немецкой, а сейчас между ними сто двести метров.
Комбат с беспокойством прислушивался к тому, что происходило по ту сторону ничейной земли. Порой доносился кашель неприятельского часового, слышались громко произнесенные фразы, и Зверев жалел, что плохо знает немецкий язык.
Под утро в батальон заглянул заместитель командира полка по политической части майор Константин Сергеевич Донковский.
Зашли в крохотную землянку, где помещался штаб комбата, - его ячейка управления: радист, телефонисты, посыльные. Поговорили несколько минут. Донковский уже успел побывать во всех ротах и был доволен, - задачу люди знают, коммунисты и комсомольцы готовы показать пример в бою. Он сказал:
- В батальоне остается агитатор полка.
- Старший лейтенант Лях?
- Он самый.
- Смелый офицер!
- Какие к нам претензии, комбат? - Зверев пожал плечами, как бы говоря: всё, что полагалось, от полка получил.
- Тогда прощевай. Загляну к Малашенкову. - И замполит ушел, словно растаял в темноте.
Когда грянул артиллерийский гром, у Зверева радостно забилось сердце. Теперь можно было выпрямиться во весь рост, громко, полным голосом говорить, отдавать команды.
За пять минут до установленного для начала атаки срока командир батальона приказал приготовиться к броску. Он знал, как важно выиграть первую минуту вслед за переносом артиллерийского огня в глубину вражеской обороны. Противник еще не пришел в себя, прижат к земле и, конечно, не способен на то сопротивление, которое оказал бы позже. Нет, эту драгоценную минуту нельзя упускать.
- Вперед! - зычно крикнул Зверев.
- Вперед! - повторили команду ротные.
- Вперед! - подхватил комсорг роты молодой коммунист Кризогренцев. Крепкий, сильный, он легко перемахнул через обледенелый бруствер. За ним выскочили разведчики Антонов и Курбашев. Первая гвардейская цепь рванулась в атаку.
Год назад бойцы батальона одним рывком, не переводя дыхания, не замедляя стремительного бега, пронеслись через Неву и лихо взобрались на отвесные кручи левого берега. И теперь нужна была не меньшая быстрота. Стрелковые цепи мчались по изрытому полю, перескакивали траншеи.
Немцы так и не успели подорвать плотину и затопить глубокий противотанковый ров, находившийся метрах в четырехстах от их первой траншеи. Они еще не опамятовались от огневого шквала, а гвардейцы уже перемахнули на другую сторону рва.
С уцелевшими в траншеях гитлеровцами расправлялись специально выделенные группы автоматчиков, а стрелковые взводы, не останавливаясь, шли вперед. Три километра напрямую до Виттолова. Чтобы не снижать темпа наступления, гвардейские цепи сменяли одна другую. Едва первая цепь достигла третьей траншеи, как ее нагнала вторая цепь, опередила и повела наступление свежими силами.
Двинулся вперед и комбат. Он побежал по открытому полю, перепрыгивая через глубокие ямы и дымящиеся воронки. Остановку сделал за третьей траншеей, в небольшом овражке, откуда хорошо видел Виттоловскую высоту. По ней еще била наша артиллерия.
Разведчики Антонов и Курбашев вели пленных. Семь немецких солдат шли гуськом по узенькой стежке.
- Что с ними делать, товарищ гвардии майор? - спросил Антонов.
- В тыл. Где захватили?
- В землянке. Подбираемся к ней, видим двух немцев. Хенде хох! - кричу им, а они за автоматы. Опередили мы их. Вскочили в землянку, гранаты держим наготове. Так семерых и взяли.
- Молодцы! - сказал Зверев. - Ведите в полк, там ждут языков.
Комбат передвинул свой командный пункт еще ближе к ротным цепям.