Давиденко молчал, он не ожидал такого поворота. И Симоняку захотелось приободрить молодого командира полка.
- А воевал ты в первый день хорошо. Спасибо! Зоркие глаза комкора еще издали заметили худощавую фигуру замполита Силоняна.
- Иди сюда, Арам! - позвал его Симоняк.
Силонян одернул маскировочный халат.
- Здравия желаю, товарищ генерал!
- Здравия желаю!.. Каков денек?
- Хороший, товарищ генерал. Никогда мы еще так не наступали.
- Расхвастался!..
- Нисколько, - улыбнулся Силонян, хорошо знавший, как Симоняк любит иногда поддразнить собеседника. - Замечательно наши люди воевали. О роте Михайлова слышали?
Симоняк покачал головой.
- Первой она переправилась через реку Сестру, обошла Яппиля и ударила с тыла.
- Все у вас первые!..
- Что есть - то есть.
Симоняку нравилась горячность Силоняна. Людей своего полка он никогда не давал в обиду. И люди ему верили, любили его, не задумываясь шли с ним на самые опасные дела.
- Ладно, - сказал комкор. - Смотрите, чтоб и дальше ваши люди были первыми... Желаю удачи! А мне еще у Афанасьева надо побывать.
9
Ко второй полосе вражеской обороны войска корпуса приблизились на исходе второго дня наступления. Романцов больше не скучал, - Симоняк ввел его дивизию в бой. По шоссе прорывалась вперед и танковая бригада полковника Анатолия Ковалевского. Танкисты и пехотинцы овладели селением Маттила, дорогу к которому прикрывали три минных поля и несколько неприятельских батарей.
Финские войска откатывались к Кивеннапе. Со своего наблюдательного пункта Симоняк пристально разглядывал ее в перископ. Впереди, закрывая чуть ли не половину неба, громоздились высоты, где, по данным разведки, глубоко в земле находились железобетонные укрепления. Финны подтягивали сюда свежие силы - из Выборга, из других глубинных районов.
День назад группа разведчиков 134-го полка натолкнулась в лесу на четырех солдат в финской форме.
- Свои! - крикнули те. - Мы русские! Им не поверили. Бывали случаи, когда свои, даже в нашей форме, оказывались чужаками.
- Руки вверх! - скомандовал сержант. - Бросай оружие!
Те неохотно, как показалось разведчикам, расставались с автоматами.
- Кидай, а то всех перестреляем! - крикнул сержант, и прежде чем неизвестные подняли руки, несколько разведчиков бросились к ним, сбили с ног...
Сержант подошел и услышал, что пленные повторяют:
- Да мы же свои, разведчики!
- Ладно, разберемся!
Пленных, по их настойчивой просьбе, переправили к командиру полка Меньшову, а оттуда к Симоняку. Это были действительно разведчики, возвращавшиеся из вражеского тыла. Туда их забросили самолетами. Они добыли новые данные о второй, главной оборонительной полосе противника, о переброске резервов в район Кивеннапы.
Разведчиков с почетом отправили в штаб армии. Симоняк, выбравшись на гору, смотрел на Кивеннапу. Здесь начиналась так называемая новая линия Маннергейма.
Кивеннапа запомнилась Симоняку еще с суровой зимы тридцать девятого года. Высокая кирка, облепившие ее домики. Была она тогда совсем уже рядышком, а дойти оказалось нелегко. Много тут было пролито крови.
Как-то будет теперь? Финны еще сильнее прежнего укрепили этот выгодный рубеж, расположив на высотах впереди Кивеннапы семь мощных железобетонных дотов. Путь к ним закрывала густая вязь проволочных заграждений, гранитные надолбы.
Два наших танка попробовали с ходу взобраться на гору. Вражеские артиллеристы подбили их.
- Не лезть на рожон! - приказал комкор. Он обрушил на вражеские позиции перед Кивеннапой могучий удар приданного ему артиллерийского корпуса, огонь всех семидесяти четырех танков бригады Ковалевского, не считая корпусной и дивизионной артиллерии. Бушевал огонь, а тем временем саперы гвардии старшего лейтенанта Павленко сняли десятки мин, разбросанных по шоссе, на подходах к высоте... Под прикрытием самоходных установок несколько тяжелых танков сделали проходы в надолбах и проволоке. А автоматчики-гвардейцы лесом обходили высоту справа... Финны учуяли, что вот-вот будут окружены, и, бросив доты, стали отходить.
На танки был посажен десант гвардейцев, и они помчались на высоту. Прошли через противотанковый ров и на полном ходу уже ночью ворвались в Кивеннапу...
10
Под Кивеннапой Симоняка навестил начальник штаба фронта генерал Попов. Он поздравил с успехом командира корпуса, а затем, без обиняков, передал требование командующего - завтра, 14 июня, когда соседний корпус начнет прорывать вторую полосу вдоль Приморского шоссе, гвардейцам действовать активно, нанести новый удар по группировке противника за Кивеннапой. Артиллерии фронт дать корпусу не может, но выделяет авиационный бомбардировочный корпус и дивизию штурмовиков.
Симоняк нахмурился, стал нервно крутить чуб:
- Это что-то новое...
Комкор заранее был посвящен в замысел операции, знал, что прорыв второй линии обороны финнов планируется левее. Туда же и переместилась артиллерия 3-го корпуса прорыва, который до того поддерживал гвардейцев. По первоначальному плану, от гвардейцев здесь требовалось лишь демонстрировать наступление, чтобы ввести противника в заблуждение. А теперь, нате вам, действуй активно, наступай, прорывай...
- Ты что ворчишь, Николай?
- А что мне остается делать! Артиллерию отобрали, танков мало. Как же прикажете прорывать?
- А авиация?
- Что толку! - вскипел Симоняк. - Я уже испытал их бомбежки - сбросили на меня...
- Не прав ты, Николай Павлович! Обжегшись на молоке, на воду дуешь.
Верно, одна эскадрилья допустила ошибку. Но ведь пленные, взятые частями гвардейского же корпуса, показывают, какой большой урон наносили противнику бомбардировщики. А насчет артиллерии - есть ведь корпусные и дивизионные полки. Тоже немалая сила.
Спокойный тон Попова охладил Симоняка, но он всё же продолжал твердить: Нельзя так. Людей беречь надо.
В конце концов они пришли к согласию: весь корпус в атаку не поднимать, ограничиться усиленной боевой разведкой, которую поддержат своя артиллерия и приданная авиация. На это, как выразился Попов, он имел вексель от Говорова. Четырнадцатого июня на левом фланге 21-й армии начался прорыв новой линии Маннергейма. Противник вначале так и не мог разгадать - где наносится главный удар. Он не решился перебросить какие-либо силы из-под Кивеннапы на свой правый фланг. Это облегчило действия соседнего с гвардейским корпуса. 14 и 15 июня наши части взломали главную полосу вражеской обороны, открыли дорогу на Выборг.
К гвардейцам приехал член Военного совета Кузнецов. Симоняк долго водил его по обожженной огнем, изрытой воронками высоте. По высоким ступенькам спустились в железобетонный каземат. Здесь было прохладно. Ни один звук не проникал сквозь двухметровые стены. В узкой амбразуре стояло орудие, рядом валялись снаряды.
- Крепкая хата! - заметил Кузнецов. - Трудно небось было ключ к ней подобрать.
- Как сказать, Алексей Александрович! Штурмовать доты нам почти не пришлось. Сманеврировали, обошли их, и хозяева хат побросали ключи, пустились наутек... В общем-то такого стремительного наступления, как нынешнее, я и припомнить не могу.
Командир корпуса назвал несколько цифр. В январе сорок третьего года дивизия за семь дней продвинулась на восемь - десять километров. А на Карельском перешейке гвардейцы за два дня рванулись на двадцать четыре километра. И что характерно, потери корпуса ни в какое сравнение не идут с потерями противника. Финны оборонялись, сидели в укрытиях, лисьих норах, а потеряли значительно больше, чем наступавшие.
- Давно бы нам так воевать, - задумчиво проговорил Кузнецов, направляясь к выходу.
С трудом, словно неохотно, распахнулась тяжелая стальная дверь. Кузнецов и Симоняк выбрались на солнце, невольно зажмурились.