За неделю до начала операции Симоняк собрал командиров корпусов и дивизий. Внешне он, как всегда, казался совершенно спокойным, невозмутимым. Стоял у повешенной на стене карты, на которой хорошо были видны и вражеская оборона, и полосы наступления корпусов, дивизий.
Всё будто обстояло как прежде, когда он в своем 30-м Ленинградском гвардейском корпусе ставил задачи на наступление. Но вместе с тем многое для него тут было внове: и люди, с которыми он по существу только начал знакомиться, и масштаб действий. Сейчас у него .. под началом находились не три дивизии, а три корпуса... Возрос теперь спрос с него. И всё это невольно его тревожило. Но бросая неприметные взгляды на сидевших в просторной комнате генералов и старших офицеров, он чувствовал, как с каждой минутой крепнет контакт между ним и этими боевыми командирами, которые поведут войска армии на штурм вражеских укреплений.
Поставив задачи корпусам и дивизиям, командарм напомнил:
- Удар наш должен быть внезапным. Поэтому прошу вас соблюдать строжайшую скрытность. Противник не должен догадываться - где, когда и какими силами мы начнем наступление.
Утром 27 октября войска 3-й ударной армии атаковали вражеские позиции. Симоняк в это время находился на наблюдательном пункте корпуса Переверткина. Семен Никифорович прихварывал и какое-то время лежал даже в госпитале. Узнав о наступлении, досрочно вылечился и вернулся в корпус.
- Как себя чувствуешь? - спросил у него Симоняк.
- Когда идет бой, о всех хворобах забываешь.
- Это верно, - согласился Симоняк, вспомнив, как не раз забывал о своих недомоганиях, едва его войска переходили в наступление.
Пока шла артиллерийская подготовка, Симоняк и Переверткин, только недавно познакомившиеся, перебирали общих знакомых. Оказалось, что Семен Никифорович воевал под Москвой, служил в штабе 5-й армии и хорошо знает Говорова.
- Незаурядная, цельная натура, волевая, бескомпромиссная, - сказал о бывшем командарме Переверткин.
Симоняк согласно кивал головой. О Леониде Александровиче он мог бы многое рассказать, но не без внутреннего волнения лишь добавил к словам Переверткина:
- Талантливый военачальник. Я счастлив, что прошел говоровскую школу...
Симоняк, может, и раскрыл бы Переверткину формулу - говоровская школа, но артиллерийская подготовка подходила к концу и вот-вот войска должны были начать атаку.
Бой оказался трудным.
Когда гитлеровцев гнали по ленинградской земле, подумал Симоняк, за их спиной еще были сотни километров захваченной территории. А из Курляндии им удирать некуда, разве только вплавь по морю. Вот и дерутся остервенело, как одержимые.
И всё же войска 3-й ударной за четыре дня наступления не только стронули врага с его первой оборонительной линии, но и пробились вглубь на двадцать пять километров, освободили десятки населенных пунктов, в том числе и город Вегеряй.
Дивизии в корпусах 3-й ударной были малочисленны. Если бы влить в них свежие силы, думалось командарму, успех мог быть, конечно, большим. Но Ставка направляла и пополнение и технику тем армиям, которые сражались в это время на главных направлениях, где решался исход войны...
Зазвонил телефон. Полковник Мирошников снял трубку.
- Зайдите, Петр Васильевич, ко мне, - послышался бас Симоняка.
Симоняк сидел у широкого стола. Перед ним лежала стопка бумаг.
- Устраивайтесь, Петр Васильевич, скоро и другие члены Военного совета подойдут.
Вслед за Мирошниковым появились начальник штаба армии генерал-майор М. Ф. Букштынович, генерал-майор А. И. Литвинов, начальник политотдела Ф. Я. Лисицын, командующие родами войск.
Симоняк открыл внеочередное заседание Военного совета словами:
- Есть новость, товарищи. Нашу армию перебрасывают на 1-й Белорусский фронт.
Сроки для перебазирования армии устанавливались жесткие. Военный совет определил порядок и очередность отправки корпусов, специальных частей, тыловых подразделений на новое место.
- Я с оперативной группой выеду завтра, - сказал Симоняк. - А вас, товарищ Мирошников, попрошу следить за переброской эшелонов.
Симоняк поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
Вошел адъютант, принес свежую почту. Газеты командарм отложил в сторону, увидев письмо от дочерей. Рая и Зоя докладывали по начальству о своем житье-бытье, ученье, спрашивали отца: Когда же ты нас, товарищ генерал, навестишь? Мы очень соскучились.
...Теперь, пожалуй, не скоро, дочурки. До конца войны уж вряд ли удастся выбраться. Сейчас - под Варшаву. А там и до Берлина недалече...
Симоняк торопливо набрасывал эти строки. Беспокоился о дочерях - как они там живут, совсем юные, рано предоставленные самим себе.
Пишите чаще, - просил он. - А на меня не обижайтесь, если задержусь с ответом. Знаете, как порой бывает, и минуту не выкроишь спокойную.
И еще одно письмо отправил в этот вечер Симоняк. В 30-й гвардейский корпус. Командовал им теперь Щеглов. Он потянет, думал Симоняк, годами молод, но это не минус, а плюс...
63-ю дивизию от Щеглова принял полковник Афанасьев. Тоже молод, и тоже даровит. Не жалеет небось, что остался в начале войны на Ханко. Можно смело сказать: свой диплом он защитил с отличием.
Выдвинули на корпус и Романцова. А Путилов поехал учиться, и в 45-ю дивизию перебрался из штаба корпуса Иван Ильич Трусов. И это правильно. Пусть самостоятельно покомандует, ему такая школа полезна.
Симоняк искренне поздравил друзей с новыми назначениями. Это были близкие, родные ему люди, в каждом из них как бы жила и частичка его души.
В конце письма Николай Павлович сделал короткую приписку - покидает Прибалтику.
А вы тут доколачивайте фашистские войска, выварите их как следует в курляндском котле...
Накануне отъезда управления армии из Прибалтики попрощаться с его офицерами и генералами прибыли командующий фронтом А. И. Еременко и член Военного совета В. С. Богаткин.
- Грустно с вами расставаться, - признался командующий. - А что сделаешь? - Он развел руками, как бы говоря: удерживать вас не в моей власти, да если бы и мог, разве стал бы, коль война вас требует на новое место.
Еременко напомнил о славных делах 3-й ударной армии:
- Перед вами встанут новые, быть может, более сложные задачи. Но я уверен, что вы с честью справитесь с ними.
С этим напутствием декабрьским утром сорок четвертого года Николай Павлович оставил Прибалтику. Он приехал под Варшаву, когда войска 1-го Белорусского фронта готовились к наступлению на Висле.
Пока шла переброска армии из Прибалтики, Симоняк побывал в штабе фронта, представился командующему маршалу Жукову, начальнику штаба генералу Малинину и не без удивления узнал об огромном масштабе предстоящих операций. Командарм, как всегда, оставался сумрачно-спокойным, хотя его всё время тревожила мысль: как-то придется на новом месте. На Ленинградском фронте он воевал три с половиной года и всегда как бы ощущал на себе говоровский проницательный взгляд и его требовательную, но заботливую руку. И на 2-м Прибалтийском новый командарм чувствовал себя уверенно - его как бы подпирал родной фронт, находившийся невдалеке...
Беспокойная мысль - как-то придется на новом месте - недолго тяготила Симоняка. Нахлынули дела привычные, фронтовые, и они целиком захватили его.
3-я ударная армия с момента своего создания не знала отступления. Но нынче размах наступательных боев неимоверно возрастал.
Они развернутся уже на польской территории. Советские войска выполняют свой интернациональный долг, освобождая братьев-славян от фашистского рабства.
В Польшу прибывали войска 3-й ударной. Полки имели, как правило, лишь по два батальона. На ходу комплектовали третьи, пополняли роты и, по указанию командарма, сразу же втягивались в напряженную учебную жизнь на полях, полигонах, стрельбищах.