13
Пасмурным утром 7 мая наша артиллерия и авиация обрушили на позиции курляндской группировки десятки тысяч снарядов и бомб. Наступил час возмездия.
67-я армия наступала на правом фланге фронта. Под ее дружным натиском фашисты отступали. Рано утром 8 мая полки дивизии Паршукова ворвались в город Тукумс, освободили десятки поселков и деревень. Это был для армии последний перевал на последнем отрезке долгого пути от войны к миру.
Симоняк передвинул свой наблюдательный пункт вперед. Едва обосновался на новом месте, как ему позвонили из штаба фронта.
- Слышал, Николай Павлович? - весело спрашивал Попов. - Гильперт дважды передавал в эфир - шлет парламентеров. Капитулируют.
- А что другое им остается? Или руки поднять, или пулю в лоб.
- Готовься принять капитулянтов.
- Всегда готов, - широко улыбаясь, ответил командарм.
Закинув руки за спину, он вышел из домика. Тучи, которые с утра густой пеленой закрывали небо, раздвинулись, словно их рассекли на части эскадрильи бороздивших небо краснозвездных самолетов. В синеве играло слепящее солнце.
У развалин каменного домика в деревне Сунас советский генерал Цветков начальник штаба 67-й армии - встретил посланцев Гильперта, шедших с белым флагом, - генерал-майора Раузера и трех офицеров в заляпанных грязью сапогах и плащах. Добирались они сюда пешком, километрах в двух от переднего края их машина завязла в болоте, и они, боясь опоздать, бежали напрямик.
- У вас есть какие-либо документы? - спросил Цветков.
Раузер протянул удостоверение и письмо Гильперта на имя маршала Говорова.
Две автомашины двинулись по лесной дороге. Каждый, кто попадался им навстречу, с любопытством рассматривал необычную процессию. Солдаты радостно улыбались, понимали, куда и зачем везут немецкого генерала и сопровождающих его офицеров.
В поселке Эзере уполномоченных Гильперта принял генерал Попов. Он просмотрел письмо немецкого командующего. Там было много лестных слов о смелости и отваге русского солдата.
- Поздно это поняли, - усмехнулся Попов. - Плохо историю помните, генерал. И разумные советы Бисмарка забыли: не ходить на Россию.
Раузер стоял, опустив голову.
Когда начались переговоры, он пытался выторговать особые условия капитуляции: не считать-де курляндские войска военнопленными, разрешить им вернуться на родину с оружием.
Попов даже побагровел. Ишь чего придумали! Не военнопленные. А кто же? Разговор может идти только о безоговорочной капитуляции, иначе...
Что означало иначе - Раузеру не надо было объяснять. Он заявил, что командование группы согласно принять все требования маршала Говорова.
В двадцать два часа тридцать минут Раузер подписал акт безоговорочной капитуляции и доложил по радио Гильперту.
Когда он закончил разговор, Попов кивнул адъютанту. Тот понял его знак. В комнату внесли поднос с графином и бутербродами.
- Выпьем за нашу победу, - предложил Попов.
Раузер и его спутники не отказались, выпили. Рассказывая обо всем этом Симоняку, начальник штаба фронта недоумевал:
- Как так можно? Советский человек никогда не стал бы пить за победу своего врага.
- Так то ж советский. Он лучше примет смерть, чем голову склонит.
Раузер еще получал инструкции от генерала Попова, а фронт фашистских войск уже распадался. Немецкие солдаты вывешивали на деревьях, на проволочных изгородях простыни, цепляли к автоматам белые платки, выбирались на открытые места, кричали:
- Гитлер капут! Сдаемся!
Всю ночь на 9 мая над позициями советских войск, как жар-птицы, взмывали в небо стаи искрящихся разноцветными огнями ракет.
Победители обнимали и целовали друг друга, смеялись и плакали от счастья.
Враг сложил оружие всюду. И тут, в Курляндии, и на всем советско-германском фронте.
14
Командир артиллерийского полка подполковник Курт Юнг ждал русских офицеров. Насупленный, с землистым лицом, он, казалось, не находил себе места. То подходил к громадным мортирам - калибра 210 миллиметров, то останавливался у своего мерседеса, над капотом которого трепыхался лоскуток белой материи.
Подполковник мысленно прощался со всем этим - и с орудиями, и с машинами. Через час-другой он сдаст их русским.
Нет, никак не ожидал Юнг подобного конца русской кампании. Он принадлежал к тому поколению немецких офицеров, которое начинало свою военную карьеру еще при Вильгельме II. Он воевал за кайзера и пошел воевать за Гитлера, когда тот развязал вторую мировую войну. Юнг считал, что служит великой Германии. Его полк бросали в Польшу и Францию, Бельгию и Румынию, Грецию и Болгарию. И, наконец, он попал в Россию. Тяжелые батареи разрушали крымские города, били по Севастополю. Потом их привезли под Ленинград. Юнг за свои заслуги перед фюрером уже имел три железных креста. Четвертым крестом его наградили за обстрелы Петербурга, как немцы упрямо продолжали называть город Ленина.
- Едут, - засуетился вдруг адъютант Юнга капитан Герберт Клензорге.
Машина с советскими офицерами остановилась на опушке поляны. Адъютант бросился к ней. Через несколько минут он позвал Юнга.
Принимали полк четыре ленинградца - Петр Максимов, Геннадий Иванов, Григорий Шепталин и Александр Петров. Юнг скользил глазами по их погонам - три капитана и один старший лейтенант. Юнцы. И вот он, старый прусский офицер, подполковник, должен перед ними тянуться. Но что поделаешь? Капитуляция есть капитуляция.
И подполковник, приложив руку к козырьку, отвечал на вопросы русских офицеров. На вооружении полка пятьдесят тяжелых орудий калибром от 105 до 210 миллиметров. Офицеры имеют артиллерийское образование. Все награждены железными крестами. Триста пятьдесят солдат тоже имеют награды.
- По каким объектам вы вели огонь, когда стояли под Ленинградом?
Память словно изменила подполковнику. Он неопределенно пожал плечами:
- Я солдат, полк вел огонь по тем целям, которые ему указывали.
- От вас правды не услышишь, - прямо сказал Максимов. - Всё готово к сдаче?
- Всё, господин капитан.
Орудия, тягачи, машины вытянулись в колонну вдоль дороги. Максимов и его товарищи начали осмотр. Уже через несколько минут они увидели, что немцы пытаются обмануть их.
- Где замки и прицелы? - спросил Максимов. Командир полка ответил что-то невнятное.
- Вы нарушаете инструкцию о сдаче боевой техники. Потрудитесь установить на место замки и прицелы. Иначе принимать орудия не будем.
Юнг развел руками и торопливо направился к своим артиллеристам, которые стояли у штабных машин.
Прицелы и замки пришлось вырывать из земли, доставать из озера. Наши офицеры, спокойно покуривая, прохаживаясь по поляне, наблюдали за суетой немцев.
В это время на полянку въехала машина командарма. Симоняк, распахнув дверцу, легко соскочил на дорогу.
- Товарищ генерал-лейтенант, приемка артиллерийской техники отложена. На многих орудиях нет замков и прицелов, - доложил капитан Максимов.
- А куда они делись?
- Попрятали. Видите, копаются в земле? И со дна озера достают.
- Сами виноваты. Пусть попотеют. Всё должно быть в ажуре.
Симоняк, заметив старшего лейтенанта Петрова, по-дружески кивнул ему.
- Видишь, товарищ Петров, как дела обернулись. К твоим ногам немцы сами складывают оружие.
- Точно, товарищ генерал. Недаром мы кровь свою проливали.
Командарм распрощался с офицерами, и его машина помчалась по лесной дороге. Симоняк поехал к железнодорожной станции, где сдавалась в плен немецкая пехотная дивизия. Пулеметы, автоматы, пистолеты складывались под открытым небом. Машины, нагруженные военным имуществом, двигались колоннами по дороге. На лицах немецких солдат Симоняк не заметил уныния. Напротив, они откровенно радовались тому, что остались в живых, что закончилась опостылевшая им война.
Немецкая дивизия выстроилась побатальонно. Столь же послушно, как еще вчера они выполняли приказы Гитлера, немецкие подполковники, майоры, капитаны подчинялись распоряжениям наших лейтенантов. Фашистские части, поднимая облака пыли, шагали в плен, сопровождаемые несколькими советскими автоматчиками.