Над этим вопросом я ломаю голову давно, все время пока мы пробирались от Дурбана в Трансвааль, и до сих пор, но так и не нашел ответа. Я вспоминаю, как вел себя во время странствия, и не помню. Единственно, что врезалось в память – это с каким равнодушием я смотрел, как Дато и Коля убивают английских часовых, когда мы угоняли бронепоезд. Так, может, это то, чего я боюсь, – равнодушия?
Это мы уже проходили. И пусть я был равнодушен к самому себе и своей судьбе, это ничуть не лучше равнодушия к чужим судьбам. Радует только то, что этого пока нет. Пусть даже через призму убийства, но я вижу людей, а не безжизненные манекены. Вот только я хорошо понимаю, что однажды какой–нибудь Не манекен, воспользовавшись моей толерантностью, может убить Дато, Колю, да вообще – кого угодно. И в такие моменты мне жутко хочется научиться видеть сквозь прорезь прицела не врагов, не абстрактные людские фигуры, а черные круги мишени. Но надеюсь, мне удастся этого избежать. Завтра нас ждет Пауль Крюгер, и даст Бог, он поможет покончить с серией злосчастий, которые кто–нибудь по недоумию назовет приключениями. Так хочется отсюда убраться – сил нет. Но станет ли мне от этого легче, не знаю. Ведь с завершением африканской опупеи жизнь не закончится и проблема выбора встанет предо мною снова. Пусть мне придется выбирать между чем–то другим, но придется. И что я выберу? Не знаю. Уверен в одном: стоит, исключив старушку–процентщицу, решить дилемму Раскольникова, всё встанет на свои места. Когда я решу её – неизвестно, но решу обязательно. Потому что по–другому уже нельзя, да и сам я не могу – по–другому, даже если рухну нелепо, как падший ангел.
Вот только ангелы здесь не водятся.
15 декабря 1899 года. Претория. Двор резиденции Президента Южно–Африканской республики
— А все же как их президент на обезьяну похож! – удивленно всплеснул руками Троцкий. — Я в книжке картинку видел, написано «орангутанг», ну вылитый дядюшка Поль!
— А вы не считаете, Лев, — улыбнулся Арсенин, — что называть первое лицо хоть небольшой, но все же страны, дядюшкой чересчур либерально?
— Да что вы, Всеслав Романович! – продолжал восторженно вопить Троцкий. — После того, как он пообещал нас до Каира доставить, а там и до Одессы помочь добраться, я его и батюшкой величать готов! Это ж сколько мытарств мы вынесли, ума не приложить! Но ничего! Еще неделька–другая, ну, месяц от силы, и мы дома будем!
— Боюсь, мне придется слегка остудить ваши восторги, юноша, — проворчал Арсенин, настороженно вглядываясь в фигуру Кочеткова, целенаправленно двигающегося в сторону компании русских моряков. – Сдается мне, что ничего еще не закончилось, и всё, что мы пережили, это только первый из рассказов о Маугли…
Конец первой книги