С этими словами он протянул им бутылку водки и баночку икры. Я, так же неуклюже, отдал свой взнос: часики и браслет, который стянул у Малыша, как он в свое время у кого-то. Пока что этой утраты он не обнаружил.
Девушки приняли дары с восторженным писком. Мы все уселись в тусклом свете и принялись друг друга разглядывать. Водка пошла по кругу; мы ели икру, рубленое мясо и краснокочанную капусту. Девушки постоянно хихикали и мерили нас взглядами, стараясь определить наши способности в постели. Одна из них была большой, белокурой, другая маленькой, темноволосой. Я испытывал перед обеими панический страх!
В конце концов, пока мы мелкими глотками пили водку, брюнетка села мне на колени и обняла меня за шею. Я почувствовал, что начинаю потеть. Я задался вопросом, зачем только влез к ним. Это было хуже, чем ожидание в траншее атаки противника… Я очень долго не видел женщин. Что, если оскандалюсь? Она оскорбится, а я буду сгорать со стыда. Слух об этом пройдет по всей роте, и моя жизнь станет сплошным несчастьем. Не надо было появляться здесь. Пусть бы Грегор занимался обеими.
Девушка потерлась лицом о мое. Ее полуоткрытые губы коснулись моего рта. В следующий миг показалось, что она меня пожирает. Я утратил страх и почувствовал себя слегка возбужденным. Провел ладонью вверх по ее ноге, и она изогнулась от удовольствия. Смелости у меня стало прибавляться.
Грегор действовал быстрее меня. Он уже уложил блондинку на одну из коек. По комнате, словно спугнутый голубь, пролетели трусики, за ними чулки. Блондинка пронзительно хихикала, но сопротивляться не пыталась.
Я почувствовал, как меня сталкивают со стула и толкают спиной вперед к койке. Моя партнерша легла сверху на меня и коснулась губами шеи.
— Как тебя зовут? — спросила она. — Меня — Гертруда.
— Гертруда… Меня — Свен.
— Немец?
— Датчанин.
— О! Датчанин! — И стала медленно меня раздевать. — Я два раза была замужем, — непринужденно сообщила она. — Первого мужа убили в Польше, второй служил в комендатуре. Англичане разбомбили ее. Через десять минут от всей улицы ничего не осталось. Зажигательные бомбы.
— Вот как?
И англичане, и их зажигательные бомбы мне были неинтересны. Температура у меня так подскочила, что кружилась голова. Я прижал Гертруду к себе, она обвила меня ногами и принялась двигаться вверх-вниз.
— У меня давно этого не было, — прошептала она.
— У меня тоже.
Какое-то время мы молчали.
— Много у тебя было женщин?
— Не знаю… Как можно запомнить?
— Как можно забыть? — упрекнула она меня.
— Это было так давно… мы только что из Сталинграда… Я… я не могу припомнить всего, что было до этого.
— Сталинград! — Гертруда экстатично вздрогнула и еще крепче прижалась ко мне. — Должно быть, там было ужасно…
— Очень тяжело, — согласился я и начал обильно потеть.
— Просто чудо, что человек может выжить в таком…
— Не беспокойся, — негромко сказал я, — это возмещает все…
И действительно возмещало. Мы прошли всю Камасутру от корки до корки и с рассветом готовы были начать заново. Но время истекло, Грегору и мне надо было возвращаться обратно по крыше.
— Осторожнее! — предупредили нас женщины, высунувшись из окна и хихикая. — Спускаться труднее!
Когда неуверенно скользили по водосточной трубе к балкону второго этажа, мы увидели две темные фигуры, бегущие с бутылками подмышкой к нашему корпусу. Малыша и Порту.
— Где они были? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Грегор, — но они нарушают правила: спиртные напитки на территории центра запрещены…
— И секс запрещен, — сморозил я.
Слезая с балкона, мы довольно посмеивались.
Мы развлекались в преддверии рая четыре дня. Каждую ночь мы с Грегором влезали на крышу и каждое утро с трудом спускались изнеможенными. Упивались вновь открытыми восторгами секса, и, пожалуй, хорошо, что возвращались на фронт, не успев пресытиться. Легионер смотрел на нас и негромко посмеивался.
— Выглядите вы хуже, чем по приезде, — заметил он.
— Перемена деятельности так же полезна, как отдых, — ответил Грегор с серьезностью человека, комментирующего оригинальную теорию.
— Ну и отлично! — сказал Легионер. — У вас тут не было ни минуты отдыха! Работа утром, днем и ночью…
Мы возвращались в поезде, наполненном лошадьми, удобно растянувшись в прибитых к стенам кормушках. Мы с Грегором заснули почти сразу же. Однако разбудили нас теперь не мягкие губы и нежные ласки, а назойливое тыканье конских носов и горячее, приятное, пахнущее сеном дыхание. Мы и несчастные животные возвращались вместе к ужасам войны.