После этого, конечно, они спешились, в присутствии уже большой компании любопытных местных жителей.
Надо было водворить гостей на квартире, и целой процессией мы двинулись на площадь.
Краткий манускрипт Савфет-паши заключал в себе требование турок, чтобы отряд наш немедленно покинул Гюмурджину, так как заключено перемирие.
Подобное требование было совершенно невыполнимо, тем более что мы не имели никакого официального извещения о состоявшемся перемирии.
Я был того мнения, что Скендер-пашу надо отправить назад, причем я буду его сопровождать, что даст возможность ознакомиться с местностью для предстоящей атаки турецкого лагеря.
Планам моим не суждено было осуществиться. Из Адрианополя прибыл корнет Бунин с предписанием из штаба об отходе нашего отряда за демаркационную линию реки Арды, так как перемирие действительно состоялось. Дело существенно менялось.
Радость была неописуемая: перспектива скорого возвращения на родину всех ободрила.
Весь день превратился в праздник. На плацу города играл хор наших трубачей, исполнялись песни; улицы были иллюминованы. Скендер-паша принимал участие в нашем празднестве.
Его решено было отпустить лишь на следующий день, после выступления нашей бригады за демаркационную линию.
Глава VII. Перемирие, болезнь и возвращение
Мое поручение считалось выполненным, и мне предстояло возвращение в Адрианополь. Полковник Греков выпросился в отпуск, чтобы поехать вместе со мной.
Он взял с собой одного офицера, сотника и несколько казаков. Это была уже прогулка на протяжении около 200 верст, сперва вдоль морского побережья, а затем по долине Марицы. Погода стояла превосходная, местность живописная, повсюду населенные пункты, не тронутые войной. На одном из ночлегов я под подушкой оставил все свои деньги, и через несколько верст нас догнал на неоседланной лошади хозяин-турок и вручил мне мои капиталы. Надо отдать справедливость мусульманам: честность, чистота и порядочность у турок замечательны.
На четвертый день мы прибыли в Адрианополь. Я явился в штаб главнокомандующего с докладом и здесь узнал, что от генерала Скобелева я откомандирован. Дмитрий Иванович мне передал, что наш набег на берег Эгейского моря произвел сильное впечатление.
За эту экспедицию к уже заслуженному золотому оружию и Георгиевскому кресту у меня прибавился Владимир 4-й степени с мечами.
После моего продолжительного скитания, полного всяких лишений, я был уверен, что заслужил отдых в большом городе и в хороших условиях. На самом деле вышло совсем по-другому. Меня никто не предупредил, что надо избегать показываться на глаза Казимиру Левицкому. Он не может никак остановиться в отдаче приказаний, независимо от надобности в них, поэтому все попадающиеся в поле его зрения офицеры Генерального штаба рассылаются им в разных направлениях.
За завтраком, подходя к закуске, я натолкнулся на Левицкого.
– А, здравствуйте, дорогой, здравствуйте. Вот что, – призадумался он. – Надо осмотреть Сан-Стефано, мы туда на днях переходим. Сегодня же отправляйтесь туда, вы нас встретите. Пожалуйста, все осмотрите, все узнайте, это очень важно.
На другой день вместо отдыха мы с Усовым ранним утром покинули Адрианополь. До Сан-Стефано было около 240 верст.
Путь был неприятен тем, что приходилось идти по следам уходившего населения, а под конец двигаться вместе с ним. На четвертый день мы с казаком Усовым были первыми русскими воинами, появившимися верстах в пяти под Константинополем.
На узком перешейке против Константинополя было сосредоточено много войск. Переговоры продолжали тянуться нескончаемо, и продолжительное пребывание на месте войсковых частей вызвало заболевания. Появился сыпной тиф, принявший затем угрожающие размеры.
Прибывшая английская эскадра и указания из Петербурга от князя Горчакова связывали руки великого князя Николая Николаевича – вступать в Константинополь он не мог.
Но когда терпение его лопнуло, он передал графу Игнатьеву, ведшему переговоры, что если в тот же день прелиминарный договор не будет подписан, то русские войска войдут в турецкую столицу. В то же время приказано было всем войскам выступить из окрестностей Сан-Стефано и выстроиться лицом к Константинополю.
Минута была серьезная, и турки сдались, подписав договор. Я стоял на пригорке, с которого виден был выезд из Сан-Стефано. Показался экипаж вскачь, граф Игнатьев, стоя в нем, высоко держал подписанный документ.
Лично мое чувство было далеко не радостное. Сознавалось, что дело нам испортила «англичанка», как всегда пожинающая плоды там, где она их не сеяла. И не я один был огорчен таким окончанием; чуткое сердце главнокомандующего это понимало, и после «парада», вместо «атаки», чинам свиты и штаба разрешено было проехать в Константинополь, но вернуться непременно в тот же день в Сан-Стефано.