За Дуайтом рано утвердилась слава отличного спортсмена, несмотря на это он был удивительно неуклюж в танцах. Он был опрятно, но скромно одет и совершенно безразличен к девчонкам, как только может быть безразличен четырнадцатилетний подросток, обладающий чувством собственного достоинства.
Правда, эта индифферентность к прекрасному полу постепенно прошла, и биографы Эйзенхауэра отмечали, что позднее молодой Айк пользовался большим успехом у абилинских красавиц и не был уже столь безразличен к их чарам. Одна из его одноклассниц вспоминала: «Девушки считали, что он «красив», другие называли его «мужественным». Девчонки из школы засматривались на крепкого, широкоплечего, прекрасно сложенного парня…»[47].
Таково было мнение сверстниц Дуайта. Другой точки зрения придерживались родители подрастающих невест, четко распределявшие все население городка по признаку социальной весомости. Во всяком случае, когда бравый кадет Вест-Пойнта Дуайт Эйзенхауэр приехал на побывку домой, отец одной состоятельной и небезразличной Дуайту местной красавицы во всеуслышание заявил, что «толку из этого парня не получится». Благодаря этому «прогнозу» он попал на страницы ряда биографических исследований, посвященных Эйзенхауэру.
Многие биографы Эйзенхауэра утверждают, что он родился и вырос в типичной американской семье. Они детально описывают привычки, традиции этой семьи, в первую очередь родителей, все выдающиеся достоинства, которыми они обладали. Читая эти работы, нередко, как это бывает в биографических произведениях, трудно разобраться, где кончается объективное изложение фактов и где начинается художественный вымысел.
Дуайт Эйзенхауэр действительно родился в трудовой семье, сам был в юности рабочим на маслобойне. Эти факты отмечаются в мемуарах Эйзенхауэра, в книгах, посвященных его жизни и деятельности. Авторы апологетических работ нередко используют эти детали биографии Эйзенхауэра для того, чтобы создать у читателя впечатление, что герой их повествования – типичный продукт американского образа жизни, что любой рабочий парень в США может стать президентом страны. Однако с такой точкой зрения трудно согласиться.
Уже в силу того, что члены семьи Эйзенхауэров были во многом действительно незаурядными людьми, такая семья не могла быть типичной ни в США, ни в какой-либо другой стране. Совершенно необоснованным является, например, представление о Дэвиде Эйзенхауэре как о неудачнике, задавленном нуждой и жизненными невзгодами.
Преодолев все превратности судьбы, Дэвид все же «выбился в люди», стал инженером и даже работал управляющим в одной из компаний. Абилинская газета «Рефлектор кроникл» в некрологе, посвященном памяти Дэвида Эйзенхауэра, писала, что этот житель Абилина, проработавший 46 лет, «был одним из самых уважаемых граждан местного общества»[48].
Дисциплина в доме была железной. «Отец, – вспоминал старший брат Артур, – был очень дисциплинированный человек, и мы вынуждены были подчиняться установленным нормам. Например, мы никогда не отваживались засиживаться позже девяти часов вечера. Утром мы должны были подниматься по первому зову. Валяться в постели запрещалось». Иногда детей пороли, но это была крайняя мера воздействия, и применялась она нечасто.
До тех пор пока сыновья не встали на ноги, в доме никогда не было лишнего цента. Абилинцы вообще были приучены к бережливости. Дуайт Эйзенхауэр вспоминал, что они всегда руководствовались нехитрым правилом: «Сбереженный пенни – заработанный пенни»[49]. Тем более этой традиции следовали в семье Эйзенхауэров, знавшей цену трудовым деньгам. На это указывал в своих воспоминаниях старший сын Эйзенхауэров Артур[50].
Мнение Артура в этом вопросе достаточно авторитетно. Старший брат начал самостоятельную жизнь мальчиком на побегушках в одном из банков Канзас-Сити и, проявив незаурядную «деловую активность», стал впоследствии одной из влиятельных фигур в финансовом бизнесе Канзаса. Не имея высшего образования, Артур занял пост директора и вице-президента одной из финансовых корпораций.
Слово отца в доме Эйзенхауэров было законом. Сын Дуайта Эйзенхауэра Джон, вспоминая свои встречи с дедом, отмечал, что тот никогда не баловал его. «Когда, например, – вспоминал Джон, – наступало время идти спать, я должен был делать это по первому слову… дед был дисциплинирован, как только мог быть дисциплинирован пенсильванский голландец». Джон Эйзенхауэр отмечал в своих мемуарах, что его дед был очень немногословным человеком. В письмах он любил сразу излагать суть проблемы. Однажды, когда Дуайт Эйзенхауэр находился с семьей на Филиппинах, Дэвид прислал из Абилина открытку, на которой было написано только одно слово: «Жарко»[51].
Со всех семейных фотографий смотрит суровый, по-мужски красивый человек, но ни на одной фотографии не встретишь улыбающегося Дэвида Эйзенхауэра. Возможно, потому, что жизнь не баловала главу семьи. Однако он отнюдь не был лишен чувства юмора. Милтон Эйзенхауэр высказывал категорическое несогласие с мнением Артура, что «отец был слишком серьезен, чтобы обладать чувством юмора». Вспоминая об отце, Милтон говорил: «В его глазах всегда поблескивали искорки юмора»[52].
Юмор и серьезность органически переплетались в характере и Дэвида и Иды Эйзенхауэр. Эрл рассказывал, что, когда он в шестилетнем возрасте решил уйти из дома, чтобы начать самостоятельную жизнь, отец спокойно объяснил ему, каким путем лучше добраться до ближайшего городка и при какой погоде желательно начать это путешествие. Дэвид назвал также населенный пункт, где, по его мнению, легче всего было найти подходящую работу. Мать предложила Эрлу перед уходом взять сандвичи, которые она обязательно приготовит ему в дорогу. Сын категорически отказался от всякой помощи родителей и заявил, что отныне и навсегда он будет заботиться о себе сам. Пройдя около мили в направлении ближайшей фермы, Эрл все же изменил свое решение и к ужину вернулся обратно. Никто не встретил его насмешкой или назиданием.
Дуайт Эйзенхауэр вспоминает только один случай, когда отец был по-настоящему взбешен. Второй сын Эйзенхауэров, Эдгар, решил последовать примеру старшего брата Артура, который в 15 лет ушел из дома, чтобы попытать счастье в бизнесе. Тайно от родителей Эдгар в течение нескольких месяцев работал у местного доктора, получая за это определенное вознаграждение. Дома он уверял, что исправно посещает школу. Когда все это стало известно, отец нещадно выпорол незадачливого бизнесмена. Двенадцатилетний Дуайт поднял отчаянный крик, рассчитывая этим привлечь внимание матери к экзекуции и спасти брата от расправы. Мать осталась глуха к его призывам. Тогда Дуайт попытался вцепиться в руку отца, усердно поровшего Эдгара кожаными вожжами. «Ни с кем, даже с собакой, так не обращаются!»[53] – кричал Дуайт. Отец пообещал хорошенько всыпать и ему, но, поостыв, не привел своей угрозы в исполнение.
Дэвид и Ида прожили вместе 57 лет. Милтон вспоминал, что мать была очень разносторонним человеком. Она любила музыку, изучала математику, в течение нескольких лет даже штудировала пухлые юридические трактаты, хорошо владела греческим языком. «Они были прекрасной парой!» – подчеркивал Милтон Эйзенхауэр[54].
И хотя Дэвид и Ида не смогли в свое время закончить колледж, Они хорошо знали цену образованию и поэтому одобряли решение сыновей продолжать учебу после окончания школы.
Родители не имели возможности баловать детей.
«Если мы хотели конфет, – вспоминал Эрл, – мать иногда делала их. Если нам нужны были игрушки, мы обычно мастерили их сами»[55].
Зато в доме Эйзенхауэров было другое утешение для ребят – собака. Дуайт на всю жизнь сохранил привязанность к этим животным. Даже в годы войны он держал в штабе и возил по фронтам небольшую собачонку.