Разгром немецко-фашистских войск под Москвой и Сталинградом свидетельствовал о том, что советские Вооруженные Силы были в состоянии не только изгнать агрессора из пределов СССР, но и освободить народы европейских стран от фашистского гнета. В мае 1943 г. в беседе с Алланом Бруком, начальником имперского генерального штаба Великобритании, Эйзенхауэр, имея в виду английский план бросить основные силы США и Великобритании на Средиземноморский театр военных действий, спросил своего собеседника: «Как вы намерены вести войну дальше с учетом только что изложенного вами плана, если станете перед фактом, что вся Центральная и Западная Европа будет занята русскими? Как, по-вашему, в такой ситуации мы должны поступить с Советами?»[205].
Посол США в СССР А. Гарриман считал, что «Советский Союз мог выиграть войну и без помощи союзников»[206]. Дэвид Эйзенхауэр писал: «Успех „Оверлорда“ был бы невозможен без активного восточного фронта». Некоторые в США, правда, полагали, что «СССР, дойдя до последней стадии истощения, окажется не в состоянии вести военные действия за пределами своих довоенных границ и покинет союзников, которым придется иметь дело с Гитлером один на один»[207].
После Московской конференции 1943 г. американский военный атташе в СССР генерал-майор Д. Дин телеграфировал на родину: «Русские хотят побыстрее закончить войну, чувствуя, что они могут сделать это». Приведя слова Дина, Дэвид Эйзенхауэр делал вывод: «Дин призывал Маршалла и Рузвельта к осторожности в связи с возможной резкой реакцией русских по вопросу о втором фронте»[208].
Решение западных союзников вновь отложить открытие второго фронта в Европе вызвало незамедлительную и очень негативную реакцию со стороны Советского Союза. И июня 1943 г. И. В. Сталин писал Рузвельту, что союзники не выполнили своих обязательств и что Советское правительство «не находит возможным присоединиться к такому решению, принятому к тому же без его участия и без попытки совместно обсудить этот важнейший вопрос и могущему иметь тяжелые последствия для дальнейшего хода войны»[209]. 24 июня 1943 г. в послании Черчиллю Сталин подчеркивал, что «дело идет здесь не просто о разочаровании Советского Правительства, а о сохранении его доверия к союзникам…»[210].
Огромную энергию и настойчивость в стремлении торпедировать планы открытия второго фронта в 1942 г. проявил Черчилль. «Война, – отмечал он, – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее генералам»[211].
Премьер-министр был убежден, что «он мог и выиграл бы войну быстрее и с меньшими потерями, если бы английские генералы оставили его в покое»[212]. Британскому генералитету нелегко было ладить с Черчиллем, который искренне верил в свой талант полководца.
Еще сложнее было Эйзенхауэру, которому приходилось противостоять полководческим амбициям и Черчилля, и Рузвельта. «Черчилль считал, что он унаследовал военный гений своего предка герцога Мальборо, и Рузвельт полагал, что малозначительный пост помощника морского министра (в 1913—1920 гг. – Р. И.) дает ему право быть военным стратегом»[213].
Следует отметить, что обе воюющие стороны с точки зрения вмешательства руководителей государств в военные дела находились примерно в равном положении. Не только Черчилль, Рузвельт, Сталин считали себя военными стратегами. Гитлер и Муссолини также вмешивались в ход военных действий и даже контролировали их, определяли стратегию держав фашистского блока.
Биографы Эйзенхауэра отмечают, что он резко отрицательно относился к затягиванию открытия второго фронта в Европе и назвал отказ союзников выполнить свои обязательства в 1942 г. «самым мрачным днем в истории»[214]. Как и многие другие американские руководители, он сомневался в том, сумеет ли выстоять СССР под страшными ударами германского вермахта»[215].
Вопрос об отношении Эйзенхауэра к открытию второго фронта имеет принципиальное значение. Он отмечал в своих мемуарах, что генерал Маршалл и многие другие деятели никогда не отходили от своего намерения предпринять мощное вторжение в Европу через Ла-Манш в кратчайшие сроки в практически удобное время. Это утверждение не выдерживает критики, ибо сам Эйзенхауэр заявлял, что операции западных союзников в Северной Африке и в Италии задержат открытие второго фронта, возможно, до августа 1944 г.[216]
США и Англия взяли на себя обязательство открыть второй фронт в Европе в значительной степени под давлением широких кругов общественности. 3 апреля 1942 г. Ф. Рузвельт писал У. Черчиллю: «Ваш народ и мой требуют создания (второго. – Р. И.) фронта для того, чтобы ослабить давление на русских, и эти народы достаточно осведомлены, чтобы видеть, что русские сегодня убивают больше немцев и разрушают больше оборудования, чем мы с вами, вместе взятые»[217].
В своих мемуарах Эйзенхауэр вопреки прежним заявлениям утверждает, что в 1942 г. будто бы вообще не было речи об открытии второго фронта в Европе: «…прожектор еще не направил свой луч света в сторону Европы»[218]. По его мнению, ни в 1942, ни в 1943 г. западные союзники не располагали необходимыми силами для открытия второго фронта в Европе. Беспочвенность таких утверждений очевидна. Вашингтонская конференция 1941 г. констатировала: «Важнейший принцип англо-американской стратегии состоит в том, чтобы отвлекать от использования в операциях против Германии минимум сил, необходимых для обеспечения жизненно важных интересов на других театрах»[219]. Но эта декларация осталась на бумаге. В 1942 г. на Тихоокеанском театре военных действий США держали 60% сухопутных и военно-воздушных сил, в 1943 г. – более 50%.
Нельзя не согласиться с мнением О. А. Ржешевского, автора предисловия и комментариев к русскому изданию мемуаров Эйзенхауэра, о том, что «в трактовке истории вопроса о втором фронте автор мемуаров искусственно исключает ряд кардинальных элементов, отражающих взаимосвязь политики и стратегии западных союзников»[220].
Записи в дневнике Эйзенхауэра свидетельствуют о том, что он понимал исключительную военно-политическую важность открытия второго фронта в Европе. 22 января 1942 г. в дневнике генерала появилась следующая запись: «Мы должны отправиться в Европу и сражаться там, мы обязаны прекратить разбазаривание ресурсов по всему миру и что еще хуже – разбазаривание времени. Если мы хотим удержать Россию в положении воюющей стороны, спасти Средний Восток, Индию и Бирму, мы должны как можно скорее начать воздушное наступление против Западной Европы, сопровождая его наземными наступательными операциями»[221].
Дневниковые записи свидетельствовали о том, что Эйзенхауэр, с одной стороны, опасался, выдержит ли СССР страшные удары немецкой бронированной машины, а с другой – признавал, что помощь, оказываемая западными союзниками Советскому Союзу, была крайне недостаточна. 19 февраля 1942 г. генерал записал в дневнике: «Остается фактом, что Россия все еще продолжает войну. Только при условии оказания ей действенной помощи мы можем удержать ее в этом состоянии. Крохотный канал снабжения России, которым мы пользуемся через Басру и Архангельск, слишком ничтожен, чтобы оказать ей действенную помощь»[222].
Дневниковые записи Эйзенхауэра показательны и в том отношении, что, признавая исключительную важность советско-германского фронта, он считал все же необходимым оказывать помощь в первую очередь своему британскому союзнику. 10 марта 1942 г. Эйзенхауэр писал: «Для союзников в этом году существует три главных «должны»: поддерживать открытую линию связи с Англией и оказывать ей всемерную помощь; удержать Россию в войне как активного участника военных действий». Третью задачу западных союзников он видел в том, чтобы удержать за собой регион от Индии до Среднего Востока.
209
Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг., т. 1, М., 1976, с. 159.
210
Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг., т. 1, М., 1976, с. 166—167.