Фрау Биленберг и сама тоже проживала в монастыре, так что неминуемо имели место частые личные контакты ее с гостями — были диспуты и музыкальные вечера. Впервые с того момента, как он попал в плен, Власов очутился в домашней атмосфере. Нет ничего удивительного, что фрау Биленберг, привлекательная молодая женщина, вызвала в нем живой интерес, тогда как со своей стороны окруженный легендой русский генерал с его обширными планами и возможностями не мог не заинтриговать ее. Власов пел под гитару русские песни, рассказывал о том, как жил, и вел себя куда более общительно, чем прежде. Тяготившие его в Берлине переживания отступили на второй план. Так в последние недели перед последней попыткой начался любовный роман — более чем острое впечатление для Власова, принимая во внимание то, что он никогда полностью не забывал о том, какие опасности ждут его впереди.[164]
В начале сентября 1944 г. из Франции вернулся Малышкин, тщетно пытавшийся узнать там о судьбе добровольческих частей, окруженных в ходе немецкого отступления после вторжения союзников и прорыва фронта в Нормандии.[165] Оказалось совершенно невозможным узнать, каковы были потери, сколько вообще уцелело бойцов. Американцы официально говорили о двадцати тысячах пленных. Перебежчиков почти не было главным образом потому, что эти люди все еще надеялись оказаться в рядах освободительной армии. Пропаганда союзников тоже внесла свою лепту, пообещав отправлять русских перебежчиков обратно домой — этого-то они как раз больше всего и боялись.[166]
Долгожданное приглашение последовало 9 сентября — Гиммлер примет Власова 16-го числа. 15 сентября Власов сел на Штеттинском вокзале Берлина в обычный почтовый поезд. С ним вместе следовали д’Алькен, Штрикфельдт и в качестве представителя СД штандартенфюрер Ганс Элих. Крёгер подсел к ним в Позене, где проводил выходные дни и где его застала весть о предстоящей встрече.
В поезде д’Алькен еще раз обсудил с Власовым основные вопросы, которые надо поднять в разговоре с Гиммлером, подчеркнув тот факт, что после 20 июля Гиммлер сделался главнокомандующим армией резерва и посему был наделен властью создавать новые воинские части, в том числе и очень крупные, а кроме того, имел полномочия вводить самые радикальные изменения в «восточную политику». Д’Алькен посоветовал Власову откровенно перечислить совершенные ошибки, указать на упущенные возможности, а потом выходить с предложениями на ближайшее будущее. Он хотел, чтобы Власов, которого он описал Гиммлеру как выдающуюся личность, соответствовал данной оценке и произвел должное впечатление. Д’Алькен был убежден, что в случае успеха встречи она послужит началом исторического поворота и самым решительным образом повлияет на ход войны.
Власов с сопровождающими прибыли в ставку Гиммлера в 9 утра, а часом позже там же началось обсуждение. По просьбе Гиммлера Штрикфельдт в нем не участвовал. С точки зрения нациста он считался русофилом и вообще человеком неблагонадежным. Присутствовали Власов, д’Алькен, Элих и Крёгер, при этом последний выступал и в качестве переводчика.[167] Д’Алькен как инициатор встречи официально представил Власова, которому Гиммлер пожал руку. Все устроились за большим круглым столом.
Гиммлер открыл обсуждение следующим: ему известно о прошлом Власова, о его деятельности и планах. Он выразил сожаление о некоторой запоздалости их встречи, однако высказал уверенность, что и теперь еще не слишком поздно. Решения такого порядка требуют времени на оценку возможностей. Лично он (Гиммлер) обычно долго все обдумывает, но, раз сделав выбор, он остается верен ему. Он знает о совершенных немцами ошибках, а потому просит Власова проявлять безжалостную откровенность. Власов не должен истолковывать то, что встречу пришлось отложить, как акт недоверия. Он попросил о понимании тех трудностей, которые возникли после 20 июля.
Власов, обращавшийся к Гиммлеру «господин министр», поблагодарил за приглашение. Затем он указал, что встреча между Гиммлером, наисильнейшей фигурой в германском военном руководстве, и им самим, первым генералом, сумевшим нанести поражение немецкой армии в этой войне, является программной уже по своей сути. Он заявил, что происходит из крестьянской семьи, что любит свою страну и по этой самой причине ненавидит сталинский режим. Несмотря на все свои последние успехи, большевистская система будет обречена на погибель, если удастся нанести ей удары в самые уязвимые места. Условием должно служить сотрудничество Русского освободительного движения и немцев как абсолютно равных сил. Ему было бы интересно узнать отношение Гиммлера к данному вопросу в принципе, а в частности конкретно — какова его оценка памфлета «Дер Унтерменш».
Гиммлер умело уклонился от прямого ответа. Он сказал, что обеим сторонам следует избегать обобщений. В памфлете речь шла о человеческих созданиях при коммунистической системе, которые угрожают России не меньше, чем Германии. Сам факт данной встречи доказывает, что никто не считает недочеловеками всех русских. В каждом народе есть некоторое количество таких, однако в Советском Союзе они стоят у власти, тогда как в Германии их помещают в концентрационные лагеря. Он как раз и желает помочь Власову все поменять местами и в России. Он хотел бы знать, будет ли русский народ, по мнению Власова, считать генерала освободителем, если как раз это он и сделает.
Власов не стал ограничиваться только настоящей ситуацией. Среди всего прочего он заметил, что объявленная Сталиным Отечественная война, с помощью которой он теперь пытается спасти коммунистическую систему, носила прежде какой угодно, только не национальный характер. Еще до немецкого нападения на СССР в июне 1941 г. Сталин замышлял в конце 1942 г. вторжение в Юго-Восточную Европу, нацеливаясь на Румынию, Болгарию и Дарданеллы. План этот основывался на ленинской теории империалистической войны, в соответствии с которой в конфликте между капиталистическими государствами Советский Союз должен ударить по той из сторон, которая выйдет победительницей, — в данном случае по Германии. Никто не ожидал нападения немцев так рано, а потому они легко разгромили не до конца свинченную и налаженную советскую военную машину. Это отчасти объясняет крупные победы немцев на начальном этапе. Хотя он (Власов) и признает выдающиеся достижения немецких солдат, он считает себя обязанным сказать, что теми путями, какими немцы ведут войну, выиграть ее они не в состоянии. Советский режим можно свалить только политическими, но никак не военными средствами. Однако немцы ведут войну по старым, империалистическим шаблонам — то есть как чисто завоевательную.
Сталин ожидал и боялся того, что немцы ударят «с другого бока». Он почти открыто радовался — и одновременно удивлялся — тому, что видел, а затем призвал к Отечественной войне. Приди немцы как освободители, а не как завоеватели, правительство Сталина давно бы рухнуло. Но он (Власов) пребывает в уверенности, что даже и теперь массы русских людей еще можно поднять на борьбу против диктатуры Сталина, появись сейчас единая Русская освободительная армия; самим же немцам, если те провозгласят освободительные лозунги, уже никто не поверит. Вот по этой причине формирование такой армии есть самая насущная потребность сегодня. Он располагает достаточным авторитетом, чтобы возглавить ее, поскольку является не действующей в безвоздушном пространстве никому не известной темной лошадкой из эмиграции, а одним из самых известных генералов Красной Армии, фамилию которого слышали все ее солдаты и офицеры. Он не перебежал к немцам, но попал в плен, очутившись в безвыходном положении.
В одиночестве скитаясь по лесам в Волховском котле и позднее, беседуя с такими же, как он, военнопленными, он пришел к осознанию, что Сталин олицетворяет несчастье России и что его можно и нужно свергнуть с помощью русского народа. Вот поэтому он и выразил готовность сотрудничать с немцами, особенно после того, как познакомился со многими из тех из них, кто одобрял его планы. Он даже не может перечислить, сколько раз с тех пор, как было принято решение, его постигали разочарования.
Не дрогнув ни единым мускулом лица, Гиммлер выслушивал слова, которые прежде давно бы уже привели к взрыву гнева. Напоминание Власова о своей победе под Москвой, доктрина о славянских недочеловеках, грубые политические промахи немцев, невозможность одолеть Россию военными средствами и, наконец, высказанная точка зрения, что только Россия, освобожденная от сталинского режима, способна спасти Германию, — никто прежде не осмеливался вот так с маху выложить Гиммлеру подобные аргументы. То, что Власов озвучил их в такой час, говорило о его уверенности в себе и внутренней независимости.
Гиммлер поинтересовался тем, какую оценку даст Власов военной обстановке. Власов объяснил, что советская система, как любая совершенно негибкая общественная структура, имеет свои слабые места и что она может быть крайне уязвимой. Появление крупных, выступающих единым фронтом русских национальных сил теперь станет сюрпризом для Сталина. Германия располагает живой силой для русской армии — более чем миллионом человек, большая часть которых уже служит в существующих небольших по численности вооруженных формированиях. Если объединить их, одновременно заключив союз между немцами и временным русским национальным правительством, можно будет добиться поворота в войне.