– Ты присоединяйся, – переведя дух, сказал я «палочке». – Как звать твое превосходительство?
– Николь. Никки.
Что ж это с именами нынче творится? Куда Маши-Наташи подевались, растаяли что ли как снегурочки вместе с полярными льдами?
– А чего сама не ешь-то? Ты же настоящий гвоздь, Никки. Вырастешь, будешь как вешалка. На тебя тогда пальто будут вешать по ошибке.
– Уже ем, – сказала девочка и откусила от колбаски под восхищенные взгляды своей мамаши, потом еще и еще. – А я не хотела есть, потому что мир – ужасен. Он – противный!
– И плевать на мир. Чего о нем думать? Он-то про нас не думает. А чем он тебе ужасен?
И она рассказала про какого-то белого медвежонка из зоопарка, у которого слишком маленький бассейн и который никогда уже не сможет увидеть свою ледовую родину, потому что все льды растаяли.
– Медвежонок! Мне бы на место этого млекопитающего. Уж он то, не беспокойся, трескает за милую душу.
– Доктор сказал, что у некоторых детей обостренное чувство справедливости, – добавила женщина, – и они могут высказать протест только одним образом – прекратить есть, чтобы досадить своим родителям, которые для них часть этого несправедливого мира.
– Когда я досаждал своим родителям, то съедал все сладкое из буфета, – сказал я. – Спасибо, мне пора. А то бизоны действительно заждались и уже начали острить рога… Знаете, барыня-сударыня, о несправедливости Николь могла узнать только о вас. Не надо портить жизнь ребенку.
2. Гараж офисного типа
Вечер прошел неплохо, учитывая, что бригадир Иван Магометович дал только пару затрещин Ваське. Я для молодого быковатого Ивана Магометовича проходил под грифом «чудачок в пенсне» и он как-то меня сторонился. Если бы я был такой же быковатый и жлобоватый как он, только пожилой, то получил бы статус «бати» со всеми вытекающим позитивными последствиями. Но и «чудачком» быть ничего.
Ночевали мы в заброшенной гостиной, на отличных матрасах под старыми пальто, пахнущими бабушкиным нафталином. Наладили даже печурку для полного комфорта. Васёк смастерил ее из двух вёдер и канализационного сифона.
Кастрюлю картошки наварили – она возле дома росла; стало быть, какие-то бомжи сажали ее весной. От них только пятна крови на стенах остались. Это, стало быть, доблестные виджилянты постарались, очистили прекрасный новый мир от никому не нужных зверолюдей. (Виджилянты косят под «комитеты бдительных» [4] с американского Дикого Запада, но это скорее «хашар» времен монгольского нашествия. Хитроумные завоеватели тогда использовали толпу из местных жителей. Хочешь жить – убивай своих. Хашар привыкал делать фарш из своих и уже находил в этом удовольствие.)
Бригадир ночевал в соседней комнате со своей дульсинеей, но, видно, от нее было толку мало – девятый месяц беременности. В полночь бригадир вышел на крыльцо – сердито, судя по топоту кирзачей. Слышно было, как с трудом заводится движок антикварного ЗИЛа. Добрый молодец Магометыч поехал искать любовь и ласку на трассе. А дульсинея еще через часок потихоньку разбудила меня и предложила разделить ложе.
– Ты, Сеня, не такой беспокойный, как Иван, – пояснила она. – Он вообще зверюга в постели. Закусит удила и фиг угомонится.
– Ты чего, Маринка, ерундой заставляешь заниматься, у тебе девятый же месяц.
– Десятый уже. Мне рожать пора, через неделю сынок его такой здоровый будет, сущие бес на семь кило – меня разорвёт, когда вылезать будет.
– Раз такое дело, пособить можно. Стой, а от Ивана неприятностей не будет?
– Он раньше восьми не заявится. До той стервы, к которой он катается – два часа езды в одну сторону, зато денег не берёт.
Вообще-то Маринку в бригаду привел я. Она на черном рынке своим худосочным телом торговала. В смысле, предлагала зачинать естественным путем, in vivo, и в матке ее выращивать эмбрионов – тех самых, трехнедельных, чьи клетки используются для лечения старых пердунов. Но тоща и грязна была Марина настолько, что все ею брезговали. Включая меня. Я тогда еще рассчитывал к своей супруге вернуться, морально чистым, так сказать. Когда я Маринку привел, то Магометович чуть нас обоих не побил, но потом все-таки взял её на вакантную позицию поварихи. Там она покрылась жирком, из тощей и шершавой стала гладкой, тугой и пошла на повышение – прямо в объятия командора…
Отдохнул я с Маринкой, повыгонял «беса» наружу. А она такая налитая, сисястая. Я даже пожалел, что не сошелся с ней десять месяцев назад – мог бы уловить перспективу. По сути, уже тогда не было никаких шансов вернуться к супружнице «со щитом», то есть при деньгах; каждый месяц только удалял меня от семьи, и фигурально, и буквально. Стадо парнокопытных, к которому относился и я, в поисках корма откочевывала все дальше, к северо-востоку, где было меньше смертоносной конкуренции – в оттаивающие заполярные края, которые сейчас активно застраивались. Скайвеи, наноплантовые башни, супермаркеты-геодезики из алмазоидной пленки – эти конструкции пронзали опорами размякшую тундру, скрывая под собой обломки советских поселений.