С этого момента у Суворова начинаются великие недоразумения с Австрией. Слава побед падала почти исключительно на долю Суворова и его армии. Приказов австрийского совета Суворов не слушал, данной ему инструкции не исполнял, а сплошь и рядом действовал вопреки тому и другому. Можно ли было терпеть такого полководца?… Мало ли что, что он бьет французов, чего австрийцы до сих пор не делали?… Дело не в этом. Дело в том, что он одерживал победы не так, как это указывал военный совет… Чтобы дать почувствовать Суворову свою немилость, военный совет начал оставлять его войска без продовольствия, без одежды и палаток, лошадей без овса, сена, ковки и проч. Вот и воюй. Но и этого мало. Австрийские генералы начали оказывать явное неповиновение главнокомандующему.
Суворов довел обо всем этом до сведения Павла, и Павел понял, с кем имеет дело. Между тем славные подвиги Суворова только начинались. Первое великое дело было при Требии, где Аннибал за 218 лет до Р. X. разбил римлян. Здесь Суворов имел дело с Макдональдом, генералом молодым, энергичным, к которому сам Суворов относился с уважением, причем армия Макдональда была многочисленнее, а позиции сильнее. Русские войска только подходили, были страшно утомлены и менее чем в половинном составе.
И тем не менее Суворов вел их в бой. Напрасно Багратион шептал Суворову на ухо, что роты не насчитывают и 40 человек, и просил обождать отсталых. Он получил в ответ: «… а у Макдональда нет и по 20; атакуй с Богом…» А вот подлетает Розенберг. Его войска не могут далее драться. Надо перейти в полное отступление. Суворов лежал под деревом около скалы.
«Попробуй сдвинуть тот камень! Не можешь? Ну так в такой же мере и отступление не возможно. Извольте держаться крепко и ни шагу назад…» Вот опять Багратион. Убыль людей дошла до половины. Ружья плохо стреляют, люди измучены до невозможности… «Не хорошо, князь Петр… Лошадь…» Суворов направляется к отступавшим, смешивается с ними и, направляясь назад, кричит: «Заманивай, ребята, заманивай!.. Шибче, бегом…» Сделав таким образом шагов сотню, Суворов вдруг остановился и скомандовал: «Стой!» А затем атака и бросился в бой… Боже, где взялись силы, где взялась энергия… Ружья застреляли… Барабанный бой поддержал все… Солдаты как безумные бросились за своим кумиром и победа была одержана… «Макдональд более чем разбит», – писал Суворов. Моро струсил и отступил. Даже Мелас писал в Вену, что победой обязаны главным образом русским войскам и личной храбрости ее предводителя… За Требией была взята Мантуя. На этот раз Суворов получил титул князя Италийского с оставлением графа Суворова-Рымникского.
Зато Австрия не только не поддерживала и не поощряла Суворова, а, напротив, делала все, чтобы поставить его в невозможные условия. Суворов просил об отозвании его из армии… Однако пока его просьбы шли в Петербург, в Италии он продолжал делать свое дело. Новые победы при Серравалле и Нови еще выше поставили Суворова. В награду за это императором Павлом отдан был приказ «отдавать Суворову все воинские почести, подобно отдаваемым особе Его Императорского Величества»… Вместе с тем Суворов получил фельдмаршала пьемонтских войск и гранда Королевства Сардинского с потомственным титулом принца и брата королевского. Император Павел по этому поводу писал Суворову: «… чрез сие вы и мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию; потому что владетельные особы все почитаются между собою роднёю…» В Англии Суворов сделался народным героем. Даже враги его отдавали должное. Моро дал такой. отзыв о Суворове: «… что же можно сказать о генерале, который погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата, прежде чем отступит на один шаг».
Одни австрийцы не переваривали Суворова. С одной стороны, он достигал необыкновенной славы и величия, а с другой – мешал в Италии их видам и интересам. Его нужно было убрать из Италии и лучше всего в Швейцарию, где военные дела австрийцев шли не блестяще. Сказано – сделано. Суворов должен был переваливать в Швейцарию.
Легко было это сказать, но далеко не так легко было это исполнить. Суворову предстояло совершить подвиг, единственный в жизни, а может быть, и единственный в своем веке: зимою перейти в высочайших местах Альп, одновременно сражаясь с несравненно многочисленной французской армией, ранее занявшей лучшие позиции, покинутый союзниками, которые, кроме того, оставили русскую горсть храбрецов без провианта и без перевозочных средств, давно обещанных и как бы приготовленных, причем русская армия была страшно утомлена, голодна и оборвана… И Суворов двинулся, двинулся через такие высоты, как Сен-Готард… Прибавим, что проводниками были австрийцы, которые вовсе не прочь были и предать русских… Суворову, конечно, и на мысль не приходили те ужасы, которые ему пришлось встретить на своем пути. Но что же делать… Пошел, нужно дойти. Суворов страдал за солдат, за царя, за родину… С изумительной твердостью, однако, Суворов перенес все физические и нравственные невзгоды… То под дождем проливным, то в метель и вьюгу семидесятилетний полководец ехал бодро на казачьей лошадке, в обыкновенной своей легкой одежде, сверху на нем был накинут ничем не подбитый плащ, т. н. «родительский», сшитый семь лет назад; на голове не каска, а круглая, не по сезону легкая, шляпа. Суворов страшно тревожился за состояние армии. Были минуты, когда он даже отчаивался спасти свою армию. Но он надеялся на бодрость духа и выносливость своих боевых молодцов, «чудо-богатырей». «Не дам костей своих врагам; умру здесь и пусть на могиле моей будет надпись: Суворов жертва измены, но не трусости».
Бывали минуты, когда и солдаты Суворова приходили в отчаяние и начинали роптать. И в эти минуты Суворов не сердился на своих детей, а старался поднять их дух остротами, добрым обращением, собственным примером и шутками.
Раз в отчаянии солдаты стали бранить Суворова так, что он их слышал. «Как они хвалят меня! Помилуй Бог; так точно хвалили они меня в Туречине и Польше…» Раз солдаты, выбившись из сил, пришли в уныние. Суворов въехал в ряды и во все горло затянул солдатскую песню «Что девушке сделалось? а что красной случилось?». Солдаты раскатились хохотом и опять все ободрились. На ночлегах и привалах Суворов подходил к солдатскому кружку, вмешивался в разговоры и смешил разными поговорками.
Особенно тягостное положение армии Суворова было на первом перевале в Муттентале. В сухарных мешках людей не осталось ничего. Местность уже раньше была опустошена французами. Ничего нигде нельзя было достать. Мяса почти не было. Сапог не было. Одежда оборвана. Артиллерия осталась без лошадей. Люди были истощены до крайности. А впереди предстоял бой с армией Массены. Суворов составил военный совет. Он явился в полной фельдмаршальской форме. Вид его крайне возбужденный и торжественный. Собрались великий князь и все генералы. Суворов начал с изложения своего негодования против австрияков, указал на то, что русские удалены из Италии, чтобы не мешать им там хозяйничать, а также на вероломные поступки их против русских в Швейцарии. Далее он указал на положение русской армии, недостаток зарядов и патронов. Вперед идти невозможно, отступать стыдно. Помощи ждать не от кого. Положение армии хуже, чем на Пруте. Надежда на Бога и на самоотвержение войска, – только в этом и спасение. «Спасите честь России и ее государя, спасите его сына!» С этими словами Суворов в слезах бросился к ногам великого князя.