Суворов преследовал Пулавского по дороге к Люблину. Пробраться в Литву стало невозможно, и Пулавский решил вернуться к венгерской границе. Для этого надо было обмануть бдительного Суворова. Оставив в виду Суворова свой арьергард и приказав ему продолжать отступление по прежнему направлению, Пулавский с большей частью своей партии обошел Суворова с фланга и вышел через Дунаец к Ланцкороне, где соединился с другими партиями. Суворов с похвалой отзывался о действиях Пулавского, в особенности об его мастерском отступлении к Ланцкороне, и в знак уважения послал ему на память небольшую фарфоровую табакерку.
Так окончилась экспедиция Суворова. По неутомимости, смелости и решительности ударов и по энергии исполнения она представляет собою целую военную поэму. В 17 суток Суворов прошел около 700 верст; форсированные переходы постоянно перемежались битвами; не проходило двух суток без боя. Когда же восхищались замечательной быстротой его движений, он отвечал: "это еще ничего, Римляне двигались шибче, прочтите Цезаря".
5. Польская конфедератская война. Сталовичи, Краков. 1771-1772.
Несмотря на жестокий удар, нанесенный конфедератам Суворовым под Ланцкороной, они не теряли надежды поправить положение. Они ждали перелома от литовского великого гетмана графа Огинского. Огинский стал якорем спасения для всех, ибо поляки, за редким исключением, принадлежали конфедерации: меньшинство - словом и делом, большинство - сочувствием.
Возвышению Огинского способствовал один из конфедератских предводителей, молодой, предприимчивый Косаковский. С партией из нескольких сот человек он выступил из Ченстохова и пробрался в Литву кружным путем, по северным польским областям, где было мало русских войск. По дороге он распространял акты вождей конфедерации об упразднении престола, возбуждал дворянство к вооруженному действию, уговаривал всех на согласие и единодушие для спасения отечества. Сначала по его пути, а потом повсеместно, распространилось глухое брожение, назревала гроза. Поляки подняли голову, русские стали опасаться всеобщего восстания. Ждали сигнала или искры именно от Огинского.
Огинский пользовался большим уважением и влиянием, ибо имел собственное войско и начальствовал над литовским коронным. Отличительною его чертою было непомерное честолюбие, он даже помышлял о польской короне. Но этому не соответствовал его характер, нерешительный, даже робкий. Не держась открыто стороны конфедератов, он оказывал им помощь и покровительство втайне и выжидал благоприятных обстоятельств. Даже когда Дюмурье дал делу конфедерации счастливый оборот, Огинский не решился на смелый шаг.
Он стал под Телешаном с войском в 3-4,000 человек, ожидал 2,000 из Курляндии и рассчитывал на мелкие отряды в Литве и даже на общее восстание, но ни на что не решался. Подстрекания французов и требование Сальдерном, русским посланником в Варшаве, ответа, - против кого он готовит войска, - побудили его снять маску. Он переменил со своим корпусом позицию и начал укрепляться на новой. Сальдерн дал приказание русским войскам следить за Огинским и в случае надобности открыть против него действия. Полковник Албычев, командир части Петербургского легиона, потребовал от него или роспуска войск, или передвижения на прежнюю позицию. Огинский изъявил готовность повиноваться, если получит удостоверение в своей безопасности. Это была проволочка для внезапного удара.
В ночь на 30 августа 1771 Огинский напал на отряд Албычева, разбил его и большую часть взял в плен. Албычев был убит. Затем Огинский издал манифест о присоединении к конфедерации. Конфедераты ликовали, беды забыты, надежды воскресли, мечтам нет предела...
Мелкие отряды потянулись из Литвы и Польши; он выступил к Несвижу и звал к себе Косаковского. Русские отряды действовать не решались, а только наблюдали. Вытеснение русских войск из Литвы было возможным. Огинский выступил из Несвижа, гоня перед собой русский отряд полковника Диринга.
Еще 23 июля Веймар прислал Суворову предписание: ввиду двусмысленности поведения Огинского быть готовым к выступлению из Люблина по получении ордера. 31 июля он сообщает Суворову, какие отряды наблюдают за Огинским, выражая надежду, что этих мер будет достаточно, что шляхта уже разъезжается по домам и к Косаковскому пристает с меньшей охотой. А чтобы не обнажить Польшу и не измучить войск напрасными передвижениями, наряженный от бригады Суворова отряд должен оставаться в Люблине до особого распоряжения. Наконец 1 сентября, после открытия Огинским военных действий, Веймарн сообщает Суворову принятый им с Сальдерном план. Главные действия поручаются полковнику Древицу; под его команду назначается сильный сборный отряд из разных мест, в том числе от Суворова; отряд собирается к м. Минску, в 30 с лишком верстах от Праги. По прибытии в Минск, Древиц должен через шпионов разведать о намерениях Огинского. Огинский может пойти на Варшаву или направиться в краковское воеводство или же остаться в Литве, и надо быть ко всему готовым. Суворову предписывается немедленно снять все посты, всех людей собрать в Люблин и держать вкупе, наблюдая за Огинским. Если он пойдет к Варшаве, то туда же поспешить и Суворову, действуя Огинскому во фланг или в тыл, в связи с Древицем, который встретит его с фронта. Если Огинский направится к стороне Люблина, то Суворов должен пресечь ему путь и поставить его, вместе с Древицем, между двух огней. Вернее всего, что Огинский останется в Литве; в таком случае "приказано Древицу следовать с поспешением за ним и разбить его до вящего себя усиливания", а Суворову оставаться в Люблине с отрядом в сборе, до получения ордера. Частям войск Суворова, назначенным к Древицу, послано приказание прямо, а так как вследствие упразднения постов прекратится сообщение с 1-й армией, действовавшей против турок, то курьеров препровождать до Варшавы с прикрытием.