Все это освещает дело с невидной его стороны и дает каждому непредубежденному возможность убедиться, что нити злой воли, портившей общую задачу союзников, шли не от Суворова, а от Тугута. Этот узкоглазый руководитель австрийской политики был, подобно Цезарю Борджиа, неразборчив в выборе средств для достижения целей. Он отличался кроме того какой-то неразумной ненавистью к России, может быть именно из-за того, что помощь России была необходима Австрии как последний ресурс. Что было делать с ним Суворову, особенно в описываемый период кампании, когда зло только что начинало назревать и не поражало еще глаз? Протестовать - бесполезно и нельзя; жаловаться своему Государю - преждевременно. Оставалось только переписываться с русским послом в Вене, побуждая его к противодействию интригам и козням.
В письмах к Разумовскому он касается некоторых больных мест, особенно военной стороны предмета. Он пишет, что много бы набралось добровольных пьемонтских войск для борьбы с французами, если бы их дозволили формировать на предложенных им основаниях, притом они ничего бы не стоили Австрии. Он указывает, что в этом случае пример французов, в быстрых их завоеваниях, заслуживает полного внимания, поясняя, что "после можно распустить, если не нужно". В особенности настаивает Суворов на наступательном образе действий, говоря, что в наступлении французы ушли дальше других, что благодаря отступлению была потеряна Италия с предградием Вены, а в наступлении эрц-герцог Карл выгнал из Германии две армии. Объясняя невыгоду оборонительной кордонной системы, Суворов вразумляет Разумовского, что таким образом погибли тут Болье, Альвинци и Вурмзер, а Бонапарт победил, и что ему, Суворову, видно также придется погибнуть, тем паче, что "недорубленный лес опять вырастает". Особенно сокрушало его, что значительная часть союзной армии оставалась сзади, при крепостях. "Как бы ни была Мантуя драгоценна, все же не стоит потеряния лучшего времени кампании", и восклицает: "Спасителя ради, не мешайте мне".
Ход кампании до занятия Турина не удовлетворял Суворова и в значительной степени не зависел от его воли. Конечно, он делал ошибки и продолжал их делать в Турине, раздробив часть сил для овладения краем и очищения его до Альп. И хотя причина в недостатке сведений о Моро, но и в скудости известий Суворов неправ: в его распоряжении находилось достаточно легкой конницы для разведочной службы. Союзники владели всем краем вокруг Моро и должны были иметь о нем верные сведения. Но некоторые участники кампании отмечали, что французская партия была сильна в западной части северной Италии, и это затрудняло получение верных известий о французах.
Все, начиная с безусловных венских инструкций и кончая свойствами австрийского интендантства, создавало русскому полководцу очарованный круг, из которого он не мог вырваться. Чтобы исчерпать предмет до конца, надо рассмотреть выдвинутое австрийцами обвинение Суворова и русских в грабительстве.
В Италии и обстановка войны, и присмотр за войсками были не те, что в Турции или Польше. Бывали случаи грабительства, и в начале быть может не редкие. Был отдан приказ, что за все беспорядки отвечает генерал-гевальдигер, который должен иметь помощников в хвосте каждой колонны, при взводе драгун и десятке казаков. "Суд короткий", говорится в приказе: "старший в полку или в батальоне прикажет обиженному все сполна возвратить, а ежели чего не достает, то заплатить на месте из своего кармана; мародера - шпицрутенами по силе его преступления, тем больше, ежели обиженного на лицо не будет". Суворов обращался к Розенбергу: "Андрей Григорьевич, Бога ради учредите лучший порядок; бесчеловечие и общий вред впредь падают на особу вашу". Отдельные случаи были, но это зло неизбежно всегда и всюду. Строить на них характеристику армии несправедливо, особенно австрийцам, которые сами имеют дурную славу о Хорватах, распространенную в западной Европе. Да и поводы к мародерству русских солдат создавались австрийцами же, неисправностью их провиантских чинов и учреждений. Багратион, узнав однажды о прибытии транспорта с печеным хлебом для других войск, удержал его для своего отряда, потому что уже третий день нуждался в провианте. Казачий полковник Поздеев доносил, что его полк третий день не получает провианта и фуража и что хотя он посылал с требованием в магазин, австрийский генерал Цопф приказал не выдавать. Подобные жалобы заявлялись русскими начальниками часто, и русский обер-провиантмейстер лейтенант Крок рапортом подкрепляет их справедливость. В лучших случаях, когда войска не нуждались в хлебе, им приходилось зачастую питаться всухую, вместо простой, но сытной и питательной пищи, к которой они привыкли в России. И это происходило в богатой стране, полной продовольствия, которое кололо глаза и раздражало аппетит. Однажды на переходе группа солдат расположилась на берегу реки. Закусывали тем, что имели при себе, и смачивали горло водой, хлебая ее деревянными ложками из реки. Наехал случайно Суворов; "Что ребята вы тут делаете", спросил он: "Итальянский суп хлебаем, ваше сиятельство", отвечали солдаты. Суворов подсел к ним, взял ложку, похлебал воды, похвалил итальянский суп и сказал, что "теперь сыт, совсем сыт". Садясь на лошадь и прощаясь с солдатами, он им заметил, что французы невдалеке, у них пропасть разного добра и надо только до них добраться, а там уж будет приправа к супу.